«Ко мне, любители халявы…» — Что это, Бэримор? — Халява, сэр. Фольклор Ко мне, любители халявы, — Вам нынче крупно повезло! Ведь я не мудрствую лукаво, Когда налево и направо, Почтя сие за ремесло, Дарю пустоты всех изнанок, Похмелье всех халявных пьянок, Копытца съеденных овец, И дырки ото всех баранок, И пышной глупости венец. Вот — острословья мокрый порох, Вот — лучший прошлогодний снег… И хоть подарок мой не дорог, Но на халяву хлорка — творог, Сказал мне умный человек. Житейской мудрости богатство, Непререкаемый завет… И выглядит как святотатство Халявой спаянному братству Привычный от плеча привет. Так пусть хоть что-то, да бесплатно. Ну, налетайте — раз, два, три! И даже если, вероятно, Всё ни к чему — душе приятно: Халява — что ни говори! Любопытный Ой, а что у вас там сзади? Крылья? Надо же! Не верю! Повернитесь, бога ради, Ну-ка, а ведь правда — перья! Где купили? Не в Апрашке? Или, может, по наследству? Чистить их, наверно, тяжко… Или есть какое средство? Ну а как вы с ними спите? Если снять, то ставить где же? Ну куда же вы летите? Улетел… Какой невежа! Ой, а что у вас там сзади? Неужели хвост? Не верю! Вот что я скажу вам, дядя: Хвост приличен только зверю. Правда, может, нынче модно? Ну тогда — другое дело! То есть как это — природный? То есть как — растёт из тела? Можно дёрнуть? Ишь ты — крепко! Не поймёшь, как сделан даже, И какая тут прицепка… Ну куда же вы, куда же?! «Когда ноябрьский день, такой короткий…» Когда ноябрьский день, такой короткий, Устало месит слякоть во дворе, С хорошим человеком выпить водки — Помилуйте, какой же это грех! А если под хорошую беседу, А если под хрустящий огурец… Всё. Решено: я нынче же к Вам еду. Давайте, что ли, выпьем наконец! «Помнишь, рвали малину, держа лошадей в поводу…» Помнишь, рвали малину, держа лошадей в поводу, Где медвяное лето на щедрых кустах вызревало? В запылившемся прошлом прозрачный осколок найду, И взгляну, и вздохну, и ещё улыбнусь, как бывало. Алый сок на ладонях… Мне в жизни, конечно, везло, Я назад не пытаюсь попасть по тому же билету. Просто солнечный зайчик со стремени прыгнул в седло, И слезятся глаза, непривычные к яркому свету. «Ветер — безумный дворник…»
Ветер — безумный дворник, Беглый хмельной острожник, Всех чердаков затворник, Вечно слепой художник. Брови нахмурит гневно, Спрячет смешок лукавый… Взмахи метлы — налево, Взмах топора — направо. Шлёпая мокрой кистью, Тонко рисуя тушью, Ветер подхватит листья, Ветер подхватит души — И закружит незряче Улицей, переулком По-стариковски плача У подворотни гулкой. Дуя в свирель напевно, Лязгая жестью ржавой… Душу мою — налево, Душу твою — направо. «От любви, от печали, от жалости…» От любви, от печали, от жалости Не взяла ни крупинки, ни малости. Ни добра твоего и ни зла — Ничего я себе не взяла. Не кляла, не рыдала заученно, Только крест на шнурке перекрученном, Крест нательный на тонком шнурке Крепко-накрепко сжат в кулаке. «Зевают подворотни. Тополя…» …И тополя, как спицы с волчьей шерстью В старушечьих, почти недвижимых руках… А. Столяров Зевают подворотни. Тополя, Теряя пух, линяют, словно волки. И чьих-то жизней яркие осколки Сметает дворник. И опять с нуля Идёт отсчёт времён, и снова колкий Ледок с краёв затягивает взгляд. Но я читать привыкла между строк, И разбирать совсем иные строки, И потому завязанный до срока Судьбы едва заметный узелок Перерубить с гусарского наскока Я не смогла. И ты бы вряд ли смог. Так принимай же гулкие зевки И тополя в очёсках волчьей пряжи — Всё то, что междустрочье нам покажет Написанному явно вопреки. И то, что всё не сбудется. И даже То, что твоя рука моей руки Уж не коснётся… |
