«Спи, мой ангел. Я тебя люблю…» Спи, мой ангел. Я тебя люблю. И да будет сон твой бестревожен. Я тебя у смерти отмолю, И у этой страшной жизни тоже. Спи, мой ангел. Я сожму кулак, Чтоб тебя — уже навек — запомнить. И саднящей нежностью наполнить Ночи сизоватый полумрак. «Пережидая слишком долгий дождь…»
Пережидая слишком долгий дождь На остановке энного трамвая, Поругивая сырость и зевая Под зябко-металлическую дрожь, Я вдруг увижу там, где был твой дом, Сквозистую, пустую оболочку, Как будто бы ремонт поставил точку На всех, кто обитал когда-то в нём. И удивлюсь тому, что не течёт Широкая асфальтовая Лета, И не замечу то, что сигарета, Дотлев уже до фильтра, пальцы жжёт. И если из небытия сойдёшь Ты, словно бы с незримого помоста, И спросишь: «Как ты?», я отвечу: «Просто Пережидаю слишком долгий дождь». «К осени, лицом отвердевая…» К осени, лицом отвердевая, Начинаю, в общем, понимать, Что уже не вывезет кривая, И что я, увы, плохая мать, Скверная жена, работник средний, И — один из множества — поэт, Что давно не хожено к обедне, И что денег не было и нет. Что давно пора остепениться: О семье подумать, о душе, Подкормить в горсти своей синицу, Плавно сбавить темп на вираже. И спокойно прозревать сквозь осень, Словно бы сквозь чёткую канву, Самую прекрасную из вёсен, До которой я не доживу. «Вьётся в тамбуре дым, разговоров дорожных отрава…» Вьётся в тамбуре дым, разговоров дорожных отрава Растворяется в нём и вдыхается странно — легко. Нет, вы не помешаете мне, мой попутчик лукавый… Да, конечно, — домой… Далеко, ещё как далеко!.. Отчего я курю? — Не сорваться с крючка у привычки. Почему я пишу? — Ах, сама я в потёмках бреду: Не подходят ключи, и ломаются напрочь отмычки, Выбьешь дверь — и с рассудка сорвёшься на полном ходу. Растворяется сахар в стакане крепчайшего чая, Растворяется память в мелькании дней и забот… Да, скучают и ждут, с нетерпением ждут и встречают. Да, конечно, — везёт… Очень тряско, и всё же, — везёт. Мир, конечно же, тесен. А мы, оставаясь чужими, Распростимся и вряд ли ещё раз увидимся в нём. Но когда-нибудь я чиркну спичкой и высвечу имя, И мелькание станций, и тени за мокрым окном. И покажется мне, что не сказано было так много. Но насмешливый ветер подхватит крутящийся хлам… Улыбнитесь, попутчик. Под нами грохочет дорога, И сжимается время, разрубленное пополам. «К возрасту „икс“ грубее становится внешность…» К возрасту «икс» грубее становится внешность, Хуже — характер и явно слабее — здоровье. Время же чуть ускоряется, и неизбежность Смотрит из зеркала, строго нахмурив брови. К возрасту «икс» друзья появляются реже, Если ж звонят, то конкретно и чётко — по делу. И оттого, что из тьмы голоса их — всё те же, Зябко душе, даже если комфортно телу. Словно бы слышишь невнятно — назойливый лепет: «Ты так свободен, что уж никого не неволишь…» Кто это, кто это шепчет и волосы треплет? Думаешь — ветер. А это — сквозняк. Всего лишь. «От шофёрского горького мата…» От шофёрского горького мата На стоянке маршрутных такси Странно зябко. Ты в мире покатом Снисхожденья себе не проси. Не проси. Я вгляделась в их лица И в заплечную тяжкую тьму, И забыла, как нужно молиться, И забыла — зачем и кому. Словно бы совершенно случайно, Задержавшись на краешке льда, Чья-то невыносимая тайна Стала тайной моей — навсегда. «Я хочу купить розу…» Я хочу купить розу. Хочу купить розу, Как будто желаю дать шанс Больному рабу — Просто шанс умереть на свободе. Хочу купить розу, Но каждый раз что-то не так: Не то что нет денег, Не то чтоб последние деньги, Но просто есть множество Необходимых вещей. Так много вещей. И снова цветок остаётся У смуглых лукавых торговцев За пыльным стеклом. А я ухожу, Продвигаясь всё дальше и дальше, В то время, когда Я и впрямь на последние деньги Куплю себе розу. «Я, скорее всего, просто-напросто недоустала…»
Я, скорее всего, просто-напросто недоустала Для того, чтобы рухнуть без рифм и без мыслей в кровать — Что ж, сиди и следи, как полуночи тонкое жало Слепо шарит в груди и не может до сердца достать. Как в пугливой тиши, набухая, срываются звуки — Это просто за стенкой стучит водяной метроном. Как пульсирует свет ночника от густеющей муки, Как струится сквозняк, как беснуется снег за окном. То ли это — пурга, то ли — полузабытые числа Бьются в тёмную память, как снежные хлопья — в стекло. Жизнь тяжёлою каплей на кухонном кране зависла, И не может упасть, притяженью земному на зло. |
