…И Цинциннат пошёл среди пыли
и падающих вещей… направляясь
в ту сторону, где, судя по голосам,
стояли существа, подобные ему.
В. Набоков. «Приглашение на казнь»
Как ты нелеп в своём мученическом венце!..
Нужно было тренировать почаще
Общее выражение на лице,
Притворяться призрачным, ненастоящим.
Шаг с тропы — и проваливается нога,
Чья-то плоская шутка — мороз по коже.
Каждое утро — вылазка в стан врага.
Вечером жив — и слава тебе, Боже!
Осторожнее! Ведь и сейчас, может быть,
Жестом, взглядом ты выдаёшь невольно
То, что ты действительно можешь любить,
То, что тебе в самом деле бывает больно.
Вещи твои перетряхивают, спеша.
Что тебе нужно? — Ботинки, штаны, рубаха…
Это вот спрячь подальше — это душа,
Даже когда она сжата в комок от страха.
Над головами — жирно плывущий звук:
Благороднейшие господа и дамы!
Спонсор казни — салон ритуальных услуг!
Эксклюзивное право размещенья рекламы!
И неизвестно, в самый последний миг
Сгинут ли эта площадь, вывеска чайной,
Плаха, топор, толпы истеричный вскрик —
Весь балаган, куда ты попал случайно.
Я помню: когда-то их было много,
Был дуб, и клён, и высокий ясень
В сквере у самой развилки улиц.
Напротив же, во дворе открытом
Огромнейшего доходного дома,
Росли каштаны, росла берёза
И яблоня, словно бы чистый облак,
Меж ними в мае светло парила.
Чуть дальше в садике за оградой
Три мощных тополя серебристых
Высоко кронами шелестели.
И это было немного странно:
Такие крепкие исполины
От лёгкого ветерка трепещут.
Они росли по дороге в школу.
И каждый раз, туда направляясь,
Неся с собой свою бесприютность,
Я возле них шаги замедляла.
И мне в моих фантазиях странных
Казалось, что они ободряют
Меня, утешают и ждут обратно.
«Вот, — думала, — вырасту я, состарюсь —
Деревья такими же точно будут.
Умру — они никуда не исчезнут,
Навек оставшись на том же месте».
Сначала в скверике у развилки
Спилили дуб и высокий ясень,
И клён спилили, едва расцветший.
И было мне особенно больно,
Что это произошло весною.
Теперь там просто автостоянка,
Там ставят лоснящиеся иномарки
Холёные деловые люди.
Потом во время ремонта дома
Спилили яблоню и берёзу,
А с ними заодно — и каштаны.
Сказали — они затеняют окна
Какой-то очень престижной фирме.
Ну что ж, теперь там довольно света…
Примерно через год в переулке
Два мощных тополя серебристых
Спилили — от их летучего пуха
Наверное, кто-нибудь задыхался.
Остался один серебристый тополь,
И он, огромный и одинокий,
Пятнадцать лет ещё жил. Я редко
Ходила мимо. Но издалёка
Трепещущая сединою крона
Была видна по дороге к дому.
А нынче вот и его спилили.
И гладкий ствол пролежал с неделю,
Как будто поверженная колонна
Храма, разрушенного врагами.
И свет играл на упавших сучьях,
Словно их судорогой сводило.
Казалось бы — нет ничего такого,
Что стоит памяти и печали…
Но странно — мне кажется, моя кожа
Последнее время как-то грубеет.
Я слышу шорох, упругий шелест,
И шёпот листьев мне с каждой ночью
Понятней кажется и яснее.
Всё глубже в землю врастают корни,
Всё выше к небу тянутся ветви.
И вот уже я спокойно знаю
Конечность жизни — и бесконечность,
Реальность смерти — и нереальность.
И — не боюсь ни того ни другого.
Ты кормил меня с руки, как птицу,
Августовской спелою малиной.
Перепачкав губы алым соком,
Я смеялась: «Приручить не выйдет!»
Ты же отвечал: «Не беспокойся:
Улетишь — я просто буду вечно
Ждать тебя с раскрытою ладонью,
Полной самых жарких алых ягод».
Что ж, ты обещание исполнил:
Через много лет к твоей могиле
Я пришла, и куст малины дикой
Мне навстречу ярко загорелся
От живого, трепетного света,
Что играл, дышал, и улыбался,
И дарил последнее прощенье —
Горстку ягод для усталой птицы.
Серебром самой чистой пробы
За окном исходит луна.
Бей наотмашь ладонью, чтобы,
Словно бубен, звенела она.
Чтоб услышать, как в вечность прибоем
Ударяют с размаху — века,
Чтоб сверкнула перед тобою
Беспощадным весельем клинка
Твоя жизнь.
Так попробуй! Ну же!
Изгоняют печаль и страх
Голос женщины, звон оружья,
Сила, вспыхнувшая в руках.
Не умеешь… Ну что же, милый,
Безмятежный твой сон храня,
Ничего я не говорила,
Да и не было здесь меня.
