«У меня три шага от стены к стене…» У меня три шага от стены к стене, Ручка и бумага, и луна в окне. Тонкий лучик света темнотою сжат, А за стенкой где-то мышки шебуршат. Мышки голодают каждую весну — Корочку глодают, ходят на войну. Может быть, обои прогрызут до дыр, Может, где-то с бою раздобудут сыр. Ветер задувает в чёрную дыру, Мышки затевают тихую игру: То ли что-то тащат, тащат и грызут, То ли настоящий учиняют суд. Может, загуляют, вольностью горя, Может, расстреляют белого царя. А потом заплачут, каяться начнут, С пряника на сдачу получивши кнут. Высохшие крошки, перекисший страх. Злые-злые кошки сторожат в углах. За окошком лужа с огоньком на дне… Мышкам явно хуже, чем, к примеру, — мне. У меня три шага и затяжки — три, Ручка и бумага, и стихи — внутри, Над башкою — крыша, и на кухне — газ… Господи, услыши и помилуй нас! «Под конец ленинградской зимы ты выходишь во двор…» Под конец ленинградской зимы ты выходишь во двор И, мучительно щурясь, как если бы выпал из ночи, Понимаешь, что жив, незатейливо жив до сих пор. То ли в списках забыт, то ли просто — на время отсрочен. Сунув руки в карманы, по серому насту идёшь — Обострившийся слух выделяет из общего хора Ломкий хруст ледяной, шорох мусора, птичий галдёж, Еле слышный обрывок старушечьего разговора: «…мужикам хорошо: поживут, поживут и — помрут. Ни забот, ни хлопот… Ты ж — измаешься в старости длинной, Всё терпи да терпи…» — и сырой городской неуют На осевшем снегу размывает сутулые спины. Бормоча, что весь мир, как квартира, — то тесен, то пуст, Подворотней бредёшь за кирпичные стены колодца, И навстречу тебе влажно дышит очнувшийся куст, Воробьи гомонят и высокое небо смеётся. «Время едва качнулось, но через край…» Время едва качнулось, но через край Чья-то жизнь выплеснулась невозвратимо… Эй, музыкант! Что-нибудь ретро сыграй Всем, кто спешит, всем, кто проходит мимо. Время качнулось, и — наклонились весы, Дрогнула паутинка, смешались тени. Только у взлётной стынущей полосы Тихо и напряжённо гудят мгновенья. Время качнулось. И заполошный грай Ахнул и рассыпался многоточием… Не подбирай листья, не подбирай Взорванного пространства цветные клочья. Время качнулось и устремилось к нулю. Только ветер в сизом чертополохе: — Я люблю тебя, слышишь, я очень тебя люблю, — Бьётся и затихает на полувздохе. «Когда собаки потеряют след…» Когда собаки потеряют след, Поскуливая зло и виновато, Я сквозь туман сырой и клочковатый В ветвях увижу чуть заметный свет. Я сплюну кровь и посмотрю туда, Где месяц опрокинул коромысло И волчья одинокая звезда На паутинке каплею повисла. И я прижмусь к шершавому стволу — Ко всей своей неласковой отчизне, И вдруг услышу славу и хвалу Создателю — в дыханье каждой жизни. И я заплачу, веря и любя, На все вопросы получив ответы. И улыбнусь. И выдохну — себя Навстречу ослепительному свету. «Дыханьем полуночи кроткой…» Дыханьем полуночи кроткой Колышется штора слегка, За тонкою перегородкой Ругаются два старика. Хрипящей изнанкой наружу — И в чём не отпустят вины: По матери, в бога и в душу!.. А сами — бедны и больны. Кто предал Россию, кто продал, Кто — сволочь, кто просто — дурак, Кто деньги украл у народа, Кто сдал государство за так. И спорят, нетрезвые оба, Ненужные здесь никому… Бессонная горькая злоба Летит в заоконную тьму. Водица клокочет в сортире, За стенкою грохнул засов. И падает чёрная гиря На хрупкую чашу весов. «Не стоит свеч, сожжённых за игрою…» Не стоит свеч, сожжённых за игрою, Сама игра. Так стоит ли играть? И если городок — дыра дырою, Нужна ли для его осады рать? А что поэт? — Пускает на растопку Всё, что имеет, — ничего не жаль — Отыскивая узенькую тропку В едва ли существующую даль. Он штопает судьбу. В словесном соре Неведомую ищет благодать, С небытием и нелюбовью споря. Пощады — не просить, наград — не ждать. Калашный ряд пугнув суконной рожей, Он стих кропает умникам назло — Дурак, бездельник, пьяница… И всё же — Благословенно наше ремесло. |
