Осенний романс Рассеянный свет — сизовато-рябой, голубиный, И возле метро, где похмельный сырой неуют Обшарпанный дядька вздыхает о гроздьях рябины, Что бьются в окно и полночи уснуть не дают. И голос — не ах, и ненужный надрыв приблатнённый, А правду сказать — и слова-то банальны вполне… Откуда ж тогда эти проблески в памяти сонной, Откуда тогда эта тонкая дрожь по спине? Откуда оно — эти комья невысохшей глины, Вода в колеях, сероватый негреющий свет? Откуда я шла с этой песней о гроздьях рябины, С невнятной тоскою о доме, которого нет? И что там блестело и в горло впивалось осколком? С какого пожара по ветру летела зола? Куда я спешила, куда я разбитым просёлком В телеге тряслась, безнадёжным этапом брела? Кому — за порог, а кому-то и ласточка в сени Несёт не войну, а весну на точёном крыле… Куда ж я теперь бесконечной дорогой осенней Всё дальше иду по своей сиротливой земле? «Полковник, я больше не жду известий…» Полковнику никто не пишет. Г. Г. Маркес Полковник, я больше не жду известий. Стоя на мосту через Лету, Я подбрасываю монету — Решка который раз. Конница с ходу берёт предместье, Ночь ползёт, размыкая звенья. Жизнь как выход из окруженья — Это, увы, про нас. Право же, что-то вокруг неладно: Как-то зябко и очень сыро, Шифры раскрыты, на карте — дыры, В метеосводках — бред. Враги ленивы, друзья прохладны, Тех и других вспоминаю редко, Память — словно бы рейд в разведку, В мир, которого нет. Вчера весь вечер я жгла бумаги: Письма, которые не написала. Сон полустанков, печаль вокзала — В печку за томом том. Возможно, мне не хватило отваги, Возможно — времени или силы… (Судью и весь трибунал — на мыло!) А впрочем, я не о том. Послушайте, мой расстрел затянулся: Кто из наряда больной, кто — пьяный, Ружья сломаны постоянно, Порох не подвезли, Писарь вовремя не проснулся… Пора уже дело брать в свои руки: Маятник страха и смертной скуки Выбить коротким «Пли!». Наши победы немного значат, Даже если дорого стоят, Выжить, прославиться — всё пустое. Лишь в пораженье — шанс. «Месяц светит, котёнок плачет», Вечность падает в глубь мгновенья, Ветер никак не стихает, и тени Отплясывают брейк-данс. «На горбатом мосту лишь асфальт да чугун…» На горбатом мосту лишь асфальт да чугун, Над мостом — проводов непонятный колтун. Под горбатым мостом — всё бетон да гранит. Воздух, скрученный эхом, гудит и звенит. Только нежить-шишига [4] живёт — не живёт, Чешет тощею лапкой мохнатый живот, Утирает слезинку облезлым хвостом — Под горбатым мостом, под горбатым мостом. Будь ты крут и удачлив, а всё ж без креста Не ходи лунной полночью мимо моста: Скрипнет ветка сухая, вздохнут камыши, В голове зазвучит: «Эй, мужик, попляши!» И погаснет фонарь у тебя на пути, И не сможешь стоять, и не сможешь уйти… Тихо щёлкнут костяшки невидимых счёт — И закружит прозрачных теней хоровод. И пойдёшь ты плясать, сам не ведая где… Всплеск — и только круги побегут по воде. И ещё раз чуть слышно вздохнут камыши, Вновь — бетон да гранит, и вокруг — ни души. «Я на выход брела бесконечно-чужим коридором…» …Коридоры кончаются стенкой, а тоннели выводят на свет. В. Высоцкий Я на выход брела бесконечно-чужим коридором — Коммунальным, больничным — то гулким, то вязко-глухим Сквозь тягучую ругань и взгляды с невнятным укором, Запах кухни и хлорки, табачный слоящийся дым. Было много дверей. Окна тоже, мне кажется, были. Кто-то громко кричал, кто-то молча вставал на пути. Что-то лязгало, хлопало, билось средь сора и пыли, Что-то жгло и болело, цеплялось, мешало идти. Что-то было неправильно, что-то в раскладе нечисто — Вроде всё на местах, только самого нужного — нет… Родилась бы мальчишкой — ей-богу, пошла б в машинисты, Чтоб всю жизнь выводить поезда из тоннелей на свет. Москва Я прощу тебе даже толстые пальцы в перстнях, поруганный Новгород, обескровленный Псков, даже сытую наглость кухарки, дорвавшейся до, торопливое чавканье во время чумы, даже все твои «псевдо» — традиции и авангард, душность посконную, потный гламур — за щемящую кротость в названиях станций метро, бесприютность дыхания, пережившего плоть, и за то, что церквушка, впаянная в асфальт, капелькой времени всё же стекает в вечность. |
