«О, как же я их ненавидела…» О, как же я их ненавидела — с яростью зверя, полного сил и совершенно беспомощного перед этой маленькой дрянью — пулей, выпущенной с безопасного расстояния двуногим ничтожеством, с отчаяньем смертника, понимающего, что — не успеть, что ночь — на исходе, и это уже — всё. О, как же я их ненавидела — этих мальчиков из хороших семей. Они разбираются в музыке, немного рисуют, пописывают стихи в юности — от избытка эмоций, но своевременно начинают делать карьеру — не без поддержки, однако же — трудолюбиво. Они продвигаются на избранном поприще без особенных взлётов, однако — весьма и весьма, и смотрят на ТВОРЧЕСТВО, сжигающее людей изнутри, как на приправу, экзотический соус к хорошо приготовленной жизни. Просьба Оттого, что я лёгкой и звонкой была, Не копила добра, не имела угла, Но любила дорогу в холмистых полях И умела улыбкой обуздывать страх, Вы, когда хоронить соберётесь меня, Я прошу — подведите к могиле коня. Чтоб рванул он от ямы раскрытой, и чтоб Комья глины со стуком упали на гроб. И душа, осознав, что разлука — всерьёз, Без пустых сожалений, упрёков и слёз Поклонилась земле и, помедлив чуть-чуть, На ином скакуне свой продолжила путь. Из новых стихов «Я полю посвятить хотела стих…» Я полю посвятить хотела стих, Но ветер, что коснулся губ моих, Дышал полынью и горчил едва. И были не нужны мои слова Ни ящерке, мелькнувшей меж камней, Ни солнечному пятнышку на ней, Ни травяной вздыхающей волне, Ни птице, распростёртой в вышине. И стих лесной был в общем-то неплох, Но разомлел грибною прелью мох, И тонкий стебелёк был так раним, И шмель гудел задумчиво над ним. А жизнь вскипала музыкой с листа, Срывалась сонной каплею с куста, Преображая ужас — в благодать… Мне никогда такого не создать, Не выразить, не удержать в зрачках, В рассыпанных осколках, черепках. Ни жаром сердца, ни игрой ума Не сотворить, поскольку я сама — Лишь только эхо, шёпот тростника, Чуть слышный стон примятого цветка, Смех земляники в спутанной траве, Шальная мысль в Господней голове. «И работа, и дом — всё тюрьма да тюрьма…» Земной рай находится на спине у скачущей лошади. Арабская поговорка И работа, и дом — всё тюрьма да тюрьма. В этих стенах давно бы сошла я с ума, Но спасение — в детстве подаренный мне Рай, который вовеки — на конской спине. Только здесь никогда и никто не ведёт Моим промахам и прегрешениям счёт. Нет начальства, соседей, долгов и обид… Здесь никто никогда меня не оскорбит. Жизнь давала взаймы, смерть с процентом брала, Но не вышибли обе меня из седла. Ошибётся любовь, отвернутся друзья, Но останусь пред вечностью всадником я. Ни кола, ни двора — лишь поводья в руках. Ветер выдует боль, ветер выдует страх, Удивлённо присвистнет в дырявой груди: Дескать — ишь тебя как!.. Но уже впереди По-весеннему зазеленеют поля, Зазвенит под копытом иная земля, По которой коню будет странно-легко Уносить седока далеко-далеко. Троллейбус Неизвестным безумцем когда-то Прямо к низкому небу пришит, Он плывёт — неуклюжий, рогатый, И железным нутром дребезжит. Он плывёт и вздыхает так грустно, И дверьми так надсадно скрипит, А в салоне просторно и пусто, И водитель как будто бы спит. И кондуктор слегка пьяноватый На сиденье потёртом умолк. Ни с кого не взимается плата, И на кассе ржавеет замок. Он плывёт в бесконечности зыбкой, В безымянном маршрутном кольце С глуповато-наивной улыбкой На глазастом и плоском лице. И плывут в городском междустрочье Сквозь кирпично-асфальтовый бред Парусов истрепавшихся клочья И над мачтами призрачный свет. Удельная А давай-ка дойдём до шалманчика средней руки, Где шумит переезд и народ ошивается всякий, Где свистят электрички и охают товарняки, Где шныряют цыгане, где дня не бывает без драки, Где торгуют грибами и зеленью, где алкаши Над каким-нибудь хлипким пучком ерунды огородной Каменеют, как сизые будды, и где для души На любой барахолке отыщется всё, что угодно, Где базар и вокзал, неурядица и неуют, Где угрюмо глядит на прохожих кудлатая стая, Где, мотив переврав, голосами дурными поют, И ты всё-таки слушаешь, слёзы дурные глотая. Там хозяин душевен, хотя и насмешлив на вид — У него за прилавком шкворчит и звенит на прилавке. Он всего лишь за деньги такое тебе сотворит, Что забудешь про всё и, ей-богу, попросишь добавки. Он, конечно, волшебник. Он каждого видит насквозь И в шалманчике этом работает лишь по привычке. Вот, а ты говоришь: «Всё бессмысленно…» Ты это брось!.. И опять — перестук да пронзительный свист электрички. |
