Несовместимость Все рассматривали зверя, Непонятного, чужого — Кто — насмешливо-брезгливо, Кто — косясь на острый клык. Попытались хвост измерить, Дули в нос, Трубили в уши, Подпилить хотели когти И привесили ярлык. И признали бесполезным, Непригодным к разведенью — Ни пушным, ни подседельным, Ни молочным, ни мясным Записали в протоколе Всё по правилам искусства И затихли, выдыхая Сизоватый едкий дым. Зверь дремал. И вдруг от пыли, Дыма, пота и парфюма Нос наморщил, громким чихом Разрывая тишину. С лёгким шорохом раскрылись Средь бумаг летящих — крылья И поплыли парусами В неоткрытую страну. «Опять я заговариваю смерть…» …Поэты смерть заговаривают. А. Кушнер. Из выступления на вечере в Политехническом институте. Опять я заговариваю смерть, А та, быть может, где-нибудь напротив Рукой подпёрла щёку в полутьме, Чтоб завтра в чернокрылом развороте Атаковать… И снова всё не то — Сквозняк шевелит выцветшую штору, Безжизненно повисшее пальто Печали добавляет коридору. И лампочка под самым потолком, Сочащаяся тускло-жёлтым светом, Ещё мигнёт последним маяком Бумажным кораблям, плывущим в лету. Ещё мигнёт, чтоб я могла посметь Вернуться на огонь и снова, снова Смотреть, как зачарованная смерть Кружится над рождающимся словом. «Пегаса порешили сдать в прокат…» Пегаса порешили сдать в прокат, Конечно, из благого побуждения: Платите и катайтесь все подряд — Осёдлано живое вдохновенье. Пегас вначале вроде ничего — Трусил себе, наматывая мили, Но всадники замучили его — Надёргали губу и холку сбили… Полнеба распорол широкий взмах Затёкших крыльев, звякнула подкова — И в чьих-то неуверенных руках Остались пустота да рваный повод. Гляди — освободившись наконец Отбросив разом чуждые законы, Уносится крылатый жеребец, Сын яростных Нептуна и Горгоны. И с хохотом, не ведая преград, Дорогою неторенной и звонкой Вовек неукротимые ветра Стремительно летят ему вдогонку. «А нынче и упырь уже не тот…» …Плащ распахнут, грудь бела, Алый цвет в петлице фрака. А. Блок. «Пляски смерти» А нынче и упырь уже не тот — Ни фрака, ни плаща, ни склянки с ядом, Но никуда не делся он и, рядом С живыми существуя — не живёт. Уверенные жесты цепких рук, И к власти неустанное стремленье… Дезодорант скрывает запах тленья, А хруст купюр — костей мертвящий стук. Презрительно кривится тонкий рот, Но словно из кладбищенской ограды Могильная дыра пустого взгляда Порой нездешним холодом пахнёт. И снова всё по-прежнему, всё — ложь… И только лишь поэт один услышит, Как нынче тишина неровно дышит, Едва уняв испуганную дрожь. Осколки За моря летит синица, Петушка несёт лисица, Вьётся ленточка в косице Смыслу здравому на зло. В облаках темна водица… Отражая наши лица, Вдрызг пытается разбиться Удручённое стекло. По Европе призрак рыщет И даёт умищам пищу, Профессиональный нищий Требует отнюдь не грош, А не менее, чем тыщу… В подворотне ветер свищет, И, мелькнув средь толковища, Новых ножен ищет нож. Снится суженый девице, Старику совсем не спится, В колесе мелькают спицы Дни и ночи напролёт. Кто-то пьёт и веселится, Кто-то хочет удавиться, Но до судорог боится, И поэтому — живёт. Стрелки на часах уснули, Показав большую дулю. Со смещённым центром пуля Попадает в новый век. Волки зайцев обманули И в бараний рог свернули… Спи, пока воркуют гули И кружится белый снег. «По осени я вспоминаю ту…» По осени я вспоминаю ту Классическую стрекозу из басни И думаю: чем строже, тем напрасней Мораль извечно судит красоту. Пропела — ну какая в том беда — Коротенькое праздничное лето… Как хорошо! Хоть кто-то в мире этом Не ведал безысходности труда. В минуту вдохновения её Создал Господь из воздуха и света И отпустил. И не спросил совета — У скучных и жестоких муравьёв. |
