Впрочем, Ковалдин рассказывал интересно и его слушали.

Последняя боевая операция надолго вывела овчарку из строя. След шел по раскаленным пескам. Нарушитель был уверен, что овчарка долго не выдержит. Но «Амур», вызванный для проработки следа, выдержал и через два с половиной часа настиг нарушителя.

Лишь когда стали конвоировать задержанного на заставу, «Амур» вдруг упал, перевернулся на спину. Заскулил.

Ефрейтор Ковалдин километра полтора тащил его на себе...

Вот уже несколько дней «Амур» наступает на лапы. Словно почувствовал, что на границе тревожно и болеть некогда.

Сегодня утром Петр возобновил тренировку. Он вывел «Амура» за дувал, отошел подальше и дал овчарке волю.

— Гуляй!

Засидевшийся «Амур» с радостным лаем носился вокруг ефрейтора. Петр делал вид, что ловит его, и тогда «Амур» убегал большими, пружинистыми скачками.

Ему нравилась игра.

Неожиданно, когда «Амур» описывал самый длинный круг, Ковалдин резко окликнул его:

— Ко мне!

«Амур» с ходу врезался лапами в песок и

застыл.

— Ко мне!—требовательно повторил Петр, поднимая руку в сторону и резко опуская на бедро.

«Амур» такими же крупными скачками вернулся к хозяину и сел возле его левой ноги.Ковалдин дал ему кусок сахара.

— Хорошо, «Амур», хорошо.— Он облегченно вздохнул: значит, «Амур» все помнит. Впрочем, следует проверить еще. Ковалдин достал из кармана небольшую палочку и бросил.

— Аппорт!

«Амур» быстро принес палочку и заработал еще кусок сахара.

Потом он брал препятствия и легко выполнил еще несколько команд, словно никакого перерыва в его тренировке не было.

Петр так и предполагал.

Он возвращался на заставу по берегу реки, с удовольствием думая об «Амуре». Петр не заметил, что надтреснутая кромка берега, основательно размытая водой, готова вот-вот обрушиться.

Свежий ветер, нарушив границу, срывал с гребней волн прозрачную пену. Ковалдину захотелось подставить лицо брызгам и он стал на самую кромку. Берег не выдержал его тяжести и с глухим рокотом обвалился.

Петр с головой ушел под воду. Вынырнул. Отфыркиваясь, поплыл за фуражкой, которую подхватило течением.

«Амур» беспокойно залаял и, не дожидаясь команды, бросился вслед за Ковалдиным.

Гимнастерка и сапоги сковывали движения ефрейтора. Фуражка уплывала все дальше.

Петр раздумывал, как ему быть, и в это время почувствовал на своей щеке горячее дыхание «Амура».

Решение пришло сразу. Захлебываясь, Петр с трудом стянул сапог. Хорошо хоть, что голенище широкое...

— Неси на берег, «Амур»!

«Амур» послушно выполнил приказание.

— Назад! — крикнул с середины реки Петр, едва «Амур» коснулся берега. Ефрейтор понял, что фуражку ему не догнать, но и назад добираться трудно.

Он стал бороться с течением. Особенно сильное в этом месте, оно несло к чужому берегу.

«Амур» снова кинулся в реку. Петр, кое-как стянул с ноги другой сапог, бросил ему навстречу. «Амур» подхватил сапог и потащил на берег.

Ковалдину стало легче плыть. Усталый и злой вылез он на песок: пропала фуражка. Теперь Петр уже не видел ее среди клокочущих водоворотов. Он расстроился.

— Где фуражка?— Ковалдин показал в сторону реки.— Там фуражка!

«Амур» лизнул хозяину руку и снова бросился в воду.

— «Амур», назад!— хрипло закричал Ковалдин. Но на этот раз «Амур» не послушался.

Ковалдин напряженно следил за ним. «Амур» то исчезал за пенящимися брызгами, то снова на поверхности реки показывалась его остроухая морда.

Петр испугался: загубит овчарку.

— Назад, «Амур»!

Неужели река перекрывает его голос?

Он сорвал с себя гимнастерку и бросился в воду. Но если с берега ему видна была морда «Амура», то теперь он ее потерял из вида и плыл наобум.

Между тем «Амур» вынес фуражку на берег. Вожатого не было. «Амур» потянул носом и снова нырнул.

Часовой-наблюдатель передал Шарапову приказание начальника заставы выяснить, что за необычное купание затеяли Ковалдин с «Амуром», тем более, что после утопленника поступил приказ полковника Заозерного— купание прекратить.

Шарапов бросил Кошевнику:

— Отдать концы!— и, едва отойдя от берега, включил полный газ.

Капитан Ярцев не смотрит на Серебренникова.

— Опять ЧП!

Вертит в руках телефонограмму: ефрейтору Ковалдину присвоено звание младшего сержанта.

— Я пожалуй, это звание придержу,— хмуро говорит капитан.— Пусть-ка эта история сначала забудется.

— Вы — начальник заставы,— спокойно отвечает Серебренников,— вам и решать.

Но Ярцев чувствует: Серебренников не разделяет его мнения. Повторяет сердито:

 — ЧП!

— Ну, это — не страшное ЧП,— мягко говорит Серебренников.

Ярцев продолжает хмуриться.

Бегалин завидует Ковалдину. Вот бы с ним приключилась такая история! Он был часовым по заставе и только сменился. Поставил карабин в пирамиду, ополоснулся теплой, совсем не освежающей водой и вытерся шершавым вафельным полотенцем.

— Рядовой Бегалин!

— Я, товарищ старшина!

Стоит перед Бегалиным Вениамин Анатольевич Пологалов. Говорит, будто извиняется:

— Конечно, вы с наряда и загружать вас больше не полагается. Но, может быть, все-таки прокатитесь с водовозкой?

За водой на реку? Да кто же от этого откажется!

Золотой человек — старшина!..

— Есть, товарищ старшина! — торопится Николай.

И вот он уже раздевается. Втаскивая шланг в реку, нарочно спотыкается и падает в воду.

Потом он нажимает на коромысла насоса, и прислушивается к тому, как вода стекает в цистерну. Звук становится все глуше. Цистерна наполняется, а Николаю хочется, чтобы она была бездонной.

Он качает медленней. Но вода все равно прибывает и, наконец, плещется через край цистерны. Бегалин в последний раз нажимает на коромысла. Вытаскивая шланг, снова окунается.

Шофер медленно трогает машину с места. Бегалин одевается и идет следом. На заставу приходит сухой, точно и не окунался. Старшина с сожалением смотрит на него: что он может поделать?

Часов с шести вечера жара понемногу начала спадать. Пограничники возвратились со стрельбища. Никита Кошевник подбежал к отстойнику и зачерпнул кружку мутной воды. Он уже было поднес ее ко рту, но тут заметил, что капитан Ярцев смотрит на него, и выплеснул воду себе в лицо. Он взглянул на капитана невинными глазами и демонстративно прошел на кухню. Попросил у повара кипятку. Стал пить не спеша, смакуя. А когда опорожнил кружку, сказал, прищелкивая языком:

— Здорово помогает!—и побежал к бильярду.

Бородуля вычистил карабин, поставил в пирамиду. Посмотрел, как Кошевник сражается с Шараповым, и присел на завалинку.

Вообщем-то он был недоволен. Как следует не дали отдохнуть с дороги, а сразу потащили на стрельбище. Хотел пожаловаться Микаеляну, длинные ноги которого торчали из-под газика, но подумал, что Микаелян ответит, конечно: «Это тебе не хозяйственный взвод!»— и не стал его трогать.

Бородуля достал из кисета махорочку, привычно скрутил цигарку. Подошел дежурный по заставе Назаров:

— Ну, как успехи?

Никита красиво положил шар и, очень довольный, ответил за Бородулю:

— Его пули, товарищ сержант, сейчас вокруг луны вертятся.

Бородуля обиделся.

Командир отделения сказал ободряюще:

— А ты научись стрелять, вот и не будут над тобой смеяться.

Но Бородуле показалось, что он тоже смеется. Бородуля затянулся и даже закрыл глаза, чтобы не видеть сержанта.

Когда цигарка обожгла пальцы, он приоткрыл один глаз, чуть-чуть, чтобы не заметили, и удивился, потому что перед ним стоял не сержант Назаров, а старшина заставы Пологалов.

«Прямо, как в цирке!»— подумал Бородуля.

Он уставился на старшину. Пологалов — невысокий, коренастый, в новом обмундировании и хромовых сапогах. Фуражка цвета весенней зелени. Сапоги блестят, точно вокруг нет пыли. Бородуля невольно посмотрел на свои сапоги. Серые. Снял фуражку. Тоже серая. Подумал и стряхнул пыль.