— Он это...— и покрутил у виска указательным пальцем, что обозначало вполне понятное: мол, спятил.— Зря мы его выбирали.

Бояре ломали голову: как объяснить Юрию Даниловичу задержку с благословением владыки? Хорошо, хоть сам князь не напоминал об этом: возможно, догадывался о затруднениях вятших.

Обосновавшись на Городище — пристанище всех князей,— он обживал дворец, веля каждый день топить все печи, тем более что начиналась зима:

— Чтоб живым духом пахло, не мертвечиной.

Живой дух во дворец привносила и Стюрка, переходя по горницам, бормотала молитву заговорную, отгоняя отовсюду злых духов.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа,— крестилась она.— Стану я, раба Божия Стюрка, благословясь. Поднимается царь грозная туча, и под грозною тучей мечется царь-гром, цари-ца-молонья. Как от царя-грома и от царицы-молоньи бегут враги и дьяволы лесные, водяные и дворовые и всякая нечистая тварь в свои поместья — под пень и под колоду, во озеро и во омуты, и так бы бежали от живущих во оных хоромах и от меня, рабы Божьей Стюры, и света души моей князя Юрия бежали всякие враги и дияволы лесные, водяные и дворовые под пень и под колоду, во озеро и во омуты безот-пятно, безотворотно, век по веку, отныне и до века, аминь.

Княженье Юрия Даниловича в Великом Новгороде, как он считал, началось вполне успешно. Корел усмирил, погорельцам долги простил. Куда уж лучше? А то, что там владыка что-то бурчит, пусть его. Может, и впрямь из ума выжил к старости.

Из Москвы от брата Бориса и Родиона Несторовича тоже вести вполне благополучные. И вдруг громом средь ясного неба явилось на Городище уже в конце зимы посольство от хана:

— Князь Юрий, великий хан положил на тебя гнев свой. Царь Узбек зовет тебя.

— За что? — перетрусил Юрий Данилович.

— За то, что ты не явился пред его светлые очи.

— Но я думал, зовут лишь великих князей.

— Звал царь всех. Но это не все. Ты, воспользовавшись отсутствием великого князя Михаила Ярославича, захватил его земли, грозил его городу. Царь Узбек взъярен твоим самоуправством и немедленно требует тебя на суд.

— Но какой будет суд царя? — свял князь Юрий.

— Справедливый и беспощадный.

«К чему он может присудить? — подумал бедный князь,— Неужто?»

Татарин, словно услыша мысли его, молвил вполне откровенно:

— Может, и к смерти. На это будет воля царя.

— Когда ехать?

— Хоть сейчас. Мы готовые и будем провожать тебя до самого царя. Мы отвечаем перед ним за твою голову.

Это приглашение на ханский суд испугало князя. Он по себе знал, как скоры властью владеющие на расправу. Когда-то он, и глазом не сморгнув, обрек рязанского князя на смерть. Неужто пришел его черед подставлять свою выю под меч палача?

Ночью, лежа со Стюркой, он поведал ей о своих опасениях.

— Бежать надо, милый,— молвила ласково наложница, прижимаясь всей грудью к ненаглядному.

Однако на сей раз чары не сработали. Юрию Даниловичу было не до Стюркиных прелестей. Страх подавил в нем все желания, он даже оттолкнул ее.

— Молчи, дура. Бежать. Куда бежать? Подумала?

— А хошь бы и к немцам.

— Ну, умница,— с издевкой молвил князь.— Я немцев только что расколошматил в корельском городке — и к ним же прибегу спасаться. Ты соображаешь, что говоришь?

— Их колошматил князь Федор, не ты же.

— Ну дура, ну дура. Князь Федор бил их по моему приказу, с моей дружиной. Немцы меня повесят на первом же суку.

— Ну, тогда в Краков.

— А поляки выдадут Орде.

— Тогда не знаю. Знаю, что надо бежать. А куда? Сам думай.

— Не знаешь — молчи.

— Я молчу.

— Вот и молчи.

Князь Юрий сердился на Стюрку еще и потому, что она сказала о том, о чем он втайне сам подумывал, но говорить вслух не решался, дабы не прослыть трусом. И за мысль, высказанную бабой, он не мог сразу ухватиться из гордости. Вообразит еще, дура, что князь только ее и слушает.

Спалось князю в эту ночь плохо. Снилось Бог вес'гь что. То вроде он бежит куда-то, то за ним кто-то гонится и вот-вот схватит, а у него ноги почти не двигаются. Наконец его схватывают, и князь в ужасе просыпается. Сердце зайцем в силке колотится от пережитого страха.

«Ох, не в руку ли сон? — подумал Юрий Данилович,— Неужто бежать придется?»

Но утром, когда вышел во двор, понял: бежать не придется. Кругом татары. Толкутся у конюшни, и даже у ворот их малахаи видны. Обложили, как медведя в берлоге. И навстречу, скалясь в ухмылке, посол Алчедай:

— Ну как спалось, князь?

— Хорошо,— буркнул Юрий Данилович с едва скрытой ненавистью.

— Значит, едем?

— Едем. Но мне распорядиться надо.

— Распоряжайся, князь, распоряжайся,— молвил татарин все с той же ухмылкой, а Юрию подумалось: «Знает поганая харя, что меня ждет. Знает. Вишь, как говорит ехидно, словно покойнику».

После завтрака призвал к себе Юрий Данилович князя Федора и брата Афанасия.

— Ну, поди, знаете, что зовет меня Узбек на суд?

— От тебя только слышу,— сказал Афанасий.— А за что?

— Вроде за то, что раньше не приехал за ярлыком. Но я думаю, Михаил там на меня нажалился за Новгород.

— Но ведь тебя сами новгородцы позвали.

— Сами. А попробуй докажи. В общем, так, Други, ты, Федор, останешься за наместника.

— А я? — спросил Афанасий.

— Ты князь, Афоня. Князь. Но Федор старше тебя, опытнее, так что слушай его. Держитесь друг за дружку.

— А как с Михаилом быть? — спросил князь Федор.

— С Михаилом? — задумался Юрий Данилович.— С ним мира не будет, это ясно. Из-за него, может, меня и зовет Узбек. Он наверняка попытается Торжок захватить. Вам его надо упредить.

— Ну, это мы сможем,— молвил Федор,— Снег сойдет, трава вырастет, и выступим. А не пойдет ли он на Москву?

— Вряд ли. Ему Новгород доставать надо сейчас. Да и в Москве Родион Несторович, Михаил об него зубы поломает.

Тем, что Юрия Даниловича зовут в Орду, да еще и на суд, князь Федор был доволен, хотя старался не показывать вида. Суд ханский всегда короток и неумолим: смерть. Федор был уверен, что Юрий из Орды не воротится. Тогда Москва уж не станет угрожать Ржеву, с Афанасием договорится, ну а Борис его не ослушается. Так думал Федор, но внешне высказывал обреченному Юрию сочувствие:

— Я вот что тебе посоветую, Юрий Данилович, возьми с собой побольше даров. Может, удастся отдариться.

— Это само собой,— согласился Юрий.— Заеду в Москву, захвачу казну с собой, мехов, драгоценностей.

— Можно и Новгород пощипать.

— Нет-нет. Новгород нельзя. Вон наместник тверской пощипал, и дали ему по шеям. Новгороду я дал облегчение, пусть так и остается. Он тверже за нас будет стоять. Славя-нам-то кто потакает, за того они и вопят на вече.

Алчедай не разрешил Юрию взять с собой много гриди.

— Зачем? Моих воинов-татар вполне достаточно. Что ли мы тебя не укараулим?

И опять эта ненавистная ехидная ухмылка. Если б кто из своих так посмел ухмыляться, князь бы ему всю рожу плетью исполосовал. А этот лыбится, погань. Знает свою силу.

Разрешил татарин князю взять с собой и Стюрку.

— Бабу можно. Она в дороге годится. Это вещь нужная. Хе-хе-хе.

Передав своего заседланного коня Романцу, Юрий Данилович влез в телегу к Стюрке, опустил холщовую занавеску. Так и он никого не будет видеть, и встречные его не узрят.

Наконец тронулась коляска, закачался, заскрипел короб, зацокали вкруг копыта татарских коней.

— Словно в полон везут, суки,— процедил сквозь зубы Юрий Данилович.

Рядом, у плеча, Стюрка точила слезы, лепетала всхлипывая:

— Хосподи, и за что ж нам такое наказание?

Это раздражало князя, он отталкивал от плеча ее голову, ругался грязно:

— Не каркай, ворона. Заткнись!

Хан Узбек, отпуская от себя Михаила Ярославича, придал ему двух послов татарских Таитемира и Имар-Ходжу, старого знакомца князя. С этими послами шел и татарский отряд конников.