Такой поворот не понравился князю Андрею.

— Он не приедет, великий хан.

— Приедет, если я позову. Куда денется? А не схочет, приведем бычка на веревочке. Хе-хе-хе. Ступайте.

Князья вышли от хана все мокрые, не столько от жары, сколько от волнения.

Появление здесь Дмитрия никого не устраивало, а особенно самого Андрея. С Менгу они были почти друзьями, а с этим Тохтой, поставленным с помощью Ногая, который благоволит Дмитрию, кажется, не очень ладится. «Чего он все щурится, черт узкоглазый? Зачем ему обязательно Дмитрий понадобился? А ну как поверит ему, а мне — нет. Что тогда?»

— Ты почему, Дмитрий Борисович, не кивал головой? — напустился Андрей на ростовского князя.

— Я что тебе, конь? — рассердился тот.

— Но мы ж договаривались заодно быть.

— Договаривались. А ты что понес? Какую-то срамную песню про татар выдумал.

— Как выдумал? Кто выдумал? В Переяславле на пиру у Дмитрия лицедей пел.

— А при чем Дмитрий? Сообрази. Мало ли что лицедей напоет. Здесь ты столько же виноват, сколь и Дмитрий, коли слушал лицедея. И поступил, прости, как базарная баба.

— Ты, князь Дмитрий, не зарывайся.

— Это ты, Андрей, зарываешься. Вот приедет Дмитрий, и увидишь, чем кончится.

— Чем? Чем?

— А тем, что, если Тохта поверит ему, нам всем лихо будет, и в первую голову тебе. А ты, чай, знаешь, как татары с виновными поступают.

Да, что-что, а татарский суд русские князья давно усвоили: провинившегося в чем-то князя, иногда и в пустяке, не щадят они, убивают мучительной и позорной смертью.

Обо всем этом думал Андрей Александрович, лежа в кибитке на колючей кошме. Спать не мог, ворочался, вскакивал, выходил на воздух, смотрел на луну, тревожился. Днем кусок в горло не лез.

В один из дней отправился на Торг, шумевший в центре города, где продавалось и покупалось все, начиная от лепешек и кончая рабами и верблюдами. Отыскал там бакшу¹, сидевшего у костра, попросил его:

— Погадай мне.

Тот спросил вперед деньги и, получив три ногаты, попробовал их на зуб и, спрятав в поясе, приступил к делу. Взял баранью лопатку, сунул ее в огонь и, когда она наконец обуглилась, вынул и склонился над ней:

— Князь, трещины мне говорят, что ты очень переживаешь нынче. «Ты смотри, как точно гадает бакша»,— подумал Андрей.

— Ты даже плохо ешь, князь.

«Вот черт косоглазый, где он там чего видит?»

А бакша меж тем, вертя перед собой почерневшую кость, продолжал:

—...Но ты можешь успокоиться, князь. Скоро, скоро все разрешится к твоему удовольствию.

Как ни странно, гадание базарного бакши немного ободрило Андрея. Вернувшись к своей кибитке, он наконец поел пшенных лепешек и выпил кумысу. И что удивительно, даже

'Бакша — колдун и гадатель. немного поспал днем. Ночью не спал, а тут днем уснул. Вот что значит правильное гадание.

Епископу Тарасию, приехавшему в Орду вместе с князьями, велено было молиться за благополучие начатого дела. Улучив момент, когда они остались одни, князь Андрей спросил иерея:

— Святый отче, попроси Всевышнего, чтобы они не нашли князя Дмитрия Александровича.

Тарасий подумал: «Все-таки жалко ему великого князя, все же брат родной. Беспокоится». И невдомек было епископу, что Андрей беспокоится о собственной шкуре.

— Хорошо, князь, я буду молиться и за Дмитрия Александровича.

Но вот однажды во время завтрака явился посыльный от хана.

— Князь Андрей, хан требует тебя к себе.

Андрей едва не подавился лепешкой, закашлялся так, что княжичу Михаилу пришлось стукать отца кулаком по спине.

— Спасибо, сынок,— просипел Андрей, прокашлявшись аж до слез. Взглянул на князя Федора, трапезничающего с ним, сказал: — Ну что? Идем, Федор Ростиславович?

— Хан требует тебя одного, князь Андрей,— сказал посыльный.

«Господи, неужто Дмитрия привезли? — подумал со страхом Андрей.— Но как? Не могли же они за неделю обернуться. И почему меня одного? Почему не всех?»

Хан милостиво разрешил князю встать с колен и торжественно объявил:

— Князь, мы подумали и решили так. Ты поведешь нашего воеводу Дюденю на Русь с его отрядом. Он поймает нашего оскорбителя Дмитрия и привезет сюда на наш суд. В походе ты должен быть с Дюденей и заботиться о снабжении его отряда.

— Я постараюсь, великий хан,— отвечал Андрей, почти не скрывая радости.

«Ну, держись, братец, теперь ты у меня попляшешь».

Однако когда он воротился к своим и сообщил о решении хана, никто не проявил радости, а Дмитрий Борисович даже возмутился:

— Так мы что? За этим ехали сюда, чтоб привести Орду на Русь?

— Так решил хан,— оправдывался Андрей,— Не я же.

— Как хотите, а я немедленно возвращаюсь.

— Я тоже,— поддержал брата угличский князь Константин Борисович.

— Да вы что, братцы, меня одного, что ли, оставляете?

— Тохта вызвал тебя одного, ты и веди поганых,— сказал Дмитрий Борисович.— А мы все же христиане. Отец Тарасий, собирайся, тебя в Ростове паства заждалась уж.

— Но ты-то, Федор Ростиславич, неужто оставишь меня? — обратился Андрей к ярославскому князю.

— Нет, что ты, Андрей Александрович, я друзей не бросаю,— отвечал князь Федор.— Я с тобой до конца.

Но не преданность дружбе являл ярославец, нет. Он понимал, что татары, придя на Русь, начнут грабить города тех князей, кто будет не с ними. Чтоб иметь возможность хоть как-то спасти свой Ярославль, князь Федор и решил остаться с Андреем, повести с ним Дюденю на Русь.

Едва уехал из Твери сын Андрея Александровича, как Михаил Ярославич собрал своих бояр на совет.

— Что делать? Раз Андрей отправляется в Орду, значит, наверняка опять приведет татар.

— Тут выход один, князь, надо тебе ехать к Ногаю. Он поставил Тохту в Золотой Орде, он и сможет остановить его.

— Но ехать к Ногаю — надо везти выход. Не поеду же я с пустыми руками.

— Это точно, сухая ложка рот дерет.

И было решено срочно разослать по княжеству сборщиков дани, тиунов, и свозить все в Тверь в подвалы каменного собора Святого Спаса. Боялись пожара. Именно для береже-ния собираемой скоры²⁷ лучшего хранилища, чем каменные подвалы храма, нельзя было придумать. Княжеский дворец и его амбары все еще были деревянными, а стало быть, подвластны огню.

Выезжали уже по снегу, снаряжено было около полусотни саней, на которых помимо мехов и казны везли продукты, овес для коней, вороха вяленой рыбы, сухари и даже котлы для варки пищи. Сопровождало обоз более сотни вооруженных до зубов гридей, все вершние.

За наместника в Твери оставался Александр Маркович, и в канун отъезда встревоженная Ксения Юрьевна пришла к сыну.

— Миша, почему ты не берешь с собой кормильца?

— Мама, как ты не понимаешь? Мне уже двадцать лет. В мои годы Невский побил шведов, а ты ведешь речь о кормильце, словно я отрок несмышленый.

— Но он же твой главный советчик и помощник.

— Вот потому я и доверил княжество ему. Что мне, на хрыча Назара оставлять Тверь?

— Но, Мишенька, я так буду беспокоиться.

— Но что делать, мама? Выход так и так везти надо.

— Поручил бы кому-нибудь.

— Нет. Я сам должен увидеться с Ногаем. Сам. И потом, со мной Сысой едет.

Сысой, услыхав свое имя, сказал:

— Не беспокойся, Ксения Юрьевна, я за князя Михаила самому хану глотку перегрызу.

— Я верю тебе, Сысоюшка,— сразу как-то помягчела княгиня.— Ты уж там присматривай за ним.

— Присмотрю, Ксения Юрьевна, присмотрю.

Добирались до Ногайской Орды больше месяца. Дважды отбивали наскоки каких-то разбойников, около двадцати иссекли их, но потеряли и двух своих гридей.

Хан Ногай встретил Михаила ласково, поблагодарил за своевременный привоз дани и вдруг, с первой же встречи, стал звать его «сынком». Что не очень-то понравилось Михаилу, хотя виду он не подавал.