Тимка вернулся на третью ночь и сразу же был доставлен во дворец к князю. Семен вздул огонь, зажег свечи, разбудил Ивана Даниловича.

— Ну что, Тимофей, привез ответ?

— Боярин Родион велел передать на словах, что поможет обязательно.

— Когда он придет?

— Скоро.

— Ну когда скоро-то?

— Он сказал: столь скоро, что вы и чаять не будете. Только просил сразу же ударить по ним из крепости, нападения с двух сторон они не выдержат.

— Ну, это я ему в грамоте писал. Сеня, завтра с утра готовьте коней, чтоб были под седлами и гриди возле них чтоб спали и дневали, будучи оружными. Скажи, сигнал мой может быть в любой миг.

— Боярин Родион сказал, что ночью нападать не будет, потому как в темноте можно побить своих.

— Ну и отлично, пусть воины спят ночью, сторожа бодрствуют.

— И еще боярин Родион велел всем нашим повязать головы белыми платками, тоже чтоб не спутать с чужими.

— Хорошо, Тимофей. Иди отдыхай. Молодец. Я не забуду твоей услуги. Коня-то достал у них?

— Достал.

— Ну и как?

— Хороший конь попался, жалко бросать было. Как ветер нес меня. Очень хороший. Жалко.

— Ничего. Разобьем их, найдешь, себе возьмешь. Узнаешь его?

— А как же, Иван Данилович. Он мне теперь как родной!

Московский полк под водительством Родиона Несторовича налетел на тверичан в обед, когда те ели кашу. Неожиданное и внезапное нападение, да еще в столь неурочное время, вызвало панику в стане тверичан, застигнутых врасплох. Многие не успели добежать до своих коней и луков, были изрублены прямо у котлов.

Акинф, заслышав шум и крики, выбежал из шатра и обмер. Его воины разбегались, преследуемые конными.

— Давыд! Давыд! — закричал Акинф и кинулся к коновязи за шатром. Однако там уже не оказалось коней, их расхватали бегущие. Он увидел только хвост и круп своего Воронка, на котором кто-то мчался прочь, даже не думая заворачивать навстречу нападавшим.

— Стойте! Стойте! — закричал в отчаянье Акинф, пытаясь остановить этот поток.

Но никто не слушал его. Все словно обезумели. Да и сам он чувствовал, что сходит с ума, настолько невероятным казалось ему случившееся.

А ведь еще вчера сын его Иван предлагал выслать дозоры в тыл, а он, Акинф, отмахнулся: «А-а, кого там дозирать?» Мало того, обругал Ваньку и вместе с Федькой отправил в зажитье.

— Воевода, глянь! — крикнул кто-то у уха Акинфа.— На крепость глянь.

Акинф оглянулся, и от ужаса, казалось, волосы зашевелились под шлемом. Из ворот крепости тоже вылетали конные с белыми головами, с сверкающими мечами.

В течение короткого времени тверской полк был разгромлен, рассеян, даже не успев оказать достойного сопротивления.

На поле, где еще парили котлы с пищей, валялось много убитых и раненых, бродили оседланные кони без хозяев. Несколько москвичей, спешившись, ходили там и добивали раненых.

Весело трубили трубы московского полка. Сам Родион Несторович не спеша ехал к воротам крепости в алом корзне, с длинным копьем, на конце которого была вздета бородатая голова.

Он въехал в ворота, едва не зацепив этой головой верхнюю перекладину. И направился ко дворцу, где на высоком крыльце стоял юный переяславский князь Иван Данилович.

Боярин остановил коня перед крыльцом, опустил копье и стряхнул с него на землю голову:

— Вот, князь, твоего изменника, а моего местника голова!

Это была голова воеводы Акинфа.

Два претендента на великокняжеский стол явились к Тохте почти одновременно, князья тверской и московский. Что и говорить, хитрому хану доставляло удовольствие натравливать  их друг на друга. Он говорил приближенным:

—Я стравлю этих двух пауков, и чем сильнее они возненавидят друг друга, тем лучше для нас. Хе-хе-хе. Он ласково встретил Юрия Даниловича, великодушно поблагодарил за привезенные подарки и выход. Спрашивал почти с отеческой теплотой:

—Хороший ты князь, Юрий, почти как сын мне. Чем я могу помочь тебе?

—Великий хан,—говорил Юрий, поднимаясь с колен после поклонов,—после смерти князя Андрея ярлык великокняжеский должен был наследовать мой отец, князь Данила.

—Да-да-да,—кивал ласково Тохта.

—А от отца этот ярлык должен наследовать я.

—Верно, Юрий, совершенно верно.

—Но отец мой умер раньше Андрея Александровича.

— Какая жалость,— сочувствовал хан, щуря глазки.

— И теперь на великокняжеский стол замахивается тверской князь Михаил, который не имеет на это никаких прав.

— Конечно, конечно, Юрий, не имеющий прав не может стоять на твоем пути.

Ах, как пело сердце Юрия Даниловича: «Какой славный этот Тохта, как все понимает. Как сочувствует».

— Ступай, Юрий, отдыхай. Охоться, забавляйся. Мы подумаем. Посоветуемся. Все учтем.

И князь Юрий удалился, окрыленный надеждой, и, встретив у своей кибитки милостника Романца, сказал ему:

— Все. Хан мою руку держит. Не видать Мишке ярлыка великокняжеского.

— Ну и слава Богу,— крестился радостно Романец.

И Юрий Данилович отправлялся на охоту в сопровождении своих гридей и татарских нукеров, благо здесь, в низовьях Волги, был настоящий охотничий рай. Птицы носились тучами. Стоило в эту «тучу» пустить стрелу, и почти обязательно она попадала в цель, редко промахивалась.

А через день-другой звали к Тохте князя Михаила Ярославича. И он, представая перед великим ханом Золотой Орды, падал на колени и бил лбом в землю, приветствуя хана.

— Встань, Михаил,— великодушно разрешил хан.— Ты привез большой выход, намного более московского, и я рад этому. Испей со мной кумыса.

Михаил пил кислое кобылье молоко, пересиливая христианское отвращение к этому поганскому напитку. Пил, приняв чашу, именуемую пиалой, из рук самого хана.

— Вкусно? — щурясь, с улыбкой спрашивал Тохта.

— Очень,— лукавил Михаил.

— Наш кумыс шибко полезный для здоровья,— говорил хан.— Если его все время пить, ты всегда будешь чувствовать силу и бодрость. И всегда будешь хотеть баба... Хе-хе-хе.

— Великий хан,— поставив порожнюю пиалу, приступил князь Михаил к главному.— Как ты знаешь, у нас на Руси умер великий князь Андрей Александрович, а без великого князя, сам понимаешь, на земле разброд начинается и шатание, никто никого не слушается. И поскольку из нашего рода я остался старшим, прошу тебя дать ярлык великокняжеский мне.

— Да-да-да,— кивал Тохта,— конечно, на великом столе должен быть старший из рода. Если будет великим князем молодой, кто ж его станет слушать? Молоко на губах не обсохло, а он уж великий князь! Нехорошо, неправильно. Ты совершенно прав, Михаил.

«Все, Юрочка,— думал, веселея от сладкой речи хана и от кумыса, князь Михаил,— мимо тебя ярлычок-то, мимо».

— Ступай, Михаил. Отдыхай. Охоться, бери моих нукеров. Мы посоветуемся, подумаем. Ты прав, конечно. Нечего щенятам учить старых псов, хе-хе-хе. Верно?

После ухода князя Тохта взглянул на своего ближайшего советника, спросил, ухмыляясь:

— Ну, что скажешь, Таитемир? Хорошо я взбодрил их?

— Хорошо, Тохта. Но ярлык-то великокняжеский один.

— Вот и славно. Пусть погрызутся над одной костью.

— Но они могут горло друг дружке перегрызть.

— А мы на что? Здесь не дадим. А на Руси пусть грызутся. Имар-Ходжа, скажи своим соколятникам, пусть устроят так, чтоб они еще на охоте столкнулись. Вот потеха-то будет.

— Хорошо, повелитель, я постараюсь.

Сысой встретил князя встревоженным взглядом.

— Ну?

— Ярлык мне обещан.

— А недавно эта рожа Романец мне встретился, даже язык показал: не видать, кричит, вам ярлыка.

— Слушай больше дураков.

Ночью в своей кибитке, предоставленной ему татарами для жилья, он долго не мог уснуть.

— Ярославич? — позвал из темноты Сысой.

— Ну что?

— Мне один поганый говорил, что надо хорошенько Имар-Ходжу одарить, его шибко Тохта уважает, он за тебя похлопочет перед ним.