Но Москва, предупрежденная дозорными, затворила все ворота, предварительно впустив в Кремль всех посадских, сбежавших из своих домов под защиту крепостных стен. Так что когда тверичи подошли к городу, то им достались почти опустевшие посады, где они смогли найти разве что обезножевших старух и стариков да стаи брошенных собак и кошек. Со зла ли на скудость добычи или из своеволия кто-то из ратников поджег несколько изб. Однако великий князь мигом пресек эту забаву, велев публично повесить всех зажигальни-ков,— слишком горький опыт имел он во взаимоотношениях с огнем.

Два раза тверичане пытались взять Москву приступом, но всякий раз откатывались от дубовых стен, осыпаемые с заборола камнями, стрелами и даже бревнами.

Чувствуя, что, не имея пороков, ему Москву не взять, Михаил Ярославич решил начать переговоры и послал к воротам бирюча³⁷, который возгласил громко:

— Великий князь Михаил Ярославич приглашает к себе князя Юрия Даниловича для ведения переговоров и заключения ряда.

Однако с приворотных веж отвечали срамными словами и действиями:

— А этого не хотите?

Бирюч, как ему и велено было, три раза прокричал свое обращение и ушел несолоно хлебавши. Однако и на следующий день он явился с таким же возглашением, и на третий. В третий раз, закончив орать приглашение, бирюч добавил:

—...Ежели князь Юрий Данилович и на этот раз откажется, то великий князь вынужден будет сжечь всю Москву.

На этот раз срамословий с веж не последовало, и вскоре наверху явился сам Юрий Данилович. И крикнул оттуда:

— Передай великому князю: я выйду из ворот с семью гридями, но вместо меня должны войти в Кремль семь заложников во главе с воеводой.

— Ну что ж,— сказал Михаил Ярославич, выслушав бирюча.— Блудливая свекровь и невестке не верит. Кто пойдет в заложники?

— Я,— вызвался Федор, стараясь опередить Ивана.

— Не боишься?

— А чего бояться-то, у тебя, чай, за мою голову княжья будет.

— Ну что ж, Федор Акинфович, возьми семь гридей, кому доверяешь, и ступай к воротам. Заодно скажи там москвичам, что-де пришел великий князь не разорять их, а покарать виновных пред ним и что даже в своем полку он повесил зажигальников ради бережения московских посадов. Выдадут мне убийцу Акинфа, и я тотчас уйду.

Заложников до ворот провожал Сысой с тем, чтобы оттуда провести уже князя Юрия и его спутников к ставке великого князя. Михаил Ярославич занял просторный терем, брошенный хозяевами, видимо боярами, в Занеглинье.

Юрий взял с собой на переговоры Родиона Несторовича, милостника Романца и еще пять ближних гридей. В горницу, где сидел Михаил Ярославич, Юрий вошел только с Родионом.

— Здравствуй, князь,— сказал коротко, едва кивнув.

— Здравствуй, Юрий. Садитесь,— указал на лавку Михаил.

Когда боярин и князь уселись, Михаил Ярославич, кашлянув, заговорил:

— Князь Юрий, исполняя приказ хана Тохты, я требую выдать мне князя Константина Романовича.

— Зачем? — спросил Юрий, прищуря глаза.

— Затем, чтобы вернуть его на законное место, на рязанский стол.

Повисла долгая пауза. Князь Михаил видел, что это требование застало Юрия врасплох, он не был готов к нему. И не мог даже посоветоваться с боярином, которого наверняка пригласил для этого.

— Я не могу его тебе вернуть, князь Михаил,— наконец вымолвил он.

— Почему?

— Дело в том, что он умер.

— Когда?

— Вчера.

«Врет, сволочь, врет*»,— подумал князь Михаил, а вслух сказал:

— Как же так? Жил-жил, еще с твоим отцом в шахматы играл — и вдруг помер? У тебя помер. А?

— Но я могу представить тебе его тело.

«И ведь представит, гад, обязательно представит».

— Нет. Не надо,— выдавил Михаил, понимая, что, настаивая на выдаче князя (тела его), он обречет его на гибель.

«Обыграл, опять обыграл меня сопляк».

— Теперь еще вот что. Под Переяславлем был убит мой боярин, воевода Акинф.

— Он был и моим боярином,— заметил с усмешкой Юрий.

— Над его телом надругались, срубили ему голову, взотк-нули на копье. Ты должен выдать мне его убийцу.

— Но, князь, это война. Акинф пришел под Переяславль не в цацки бавиться, а тоже убивать. А получилось наоборот. О каком убийце может идти речь? Сражение шло на равных: кто кого. И потом, где я найду теперь его убийцу? Смешно даже.

Юрий знал, что убийца Акинфа сидит с ним рядом, даже локтем касается его, но чтоб выдать Родиона?

Михаил понимал, что и здесь он проигрывает, ведь, в сущности, «мальчишка» прав, война есть война и Акинф сам пришел и нашел свой конец, его никто не гнал туда. Сам, все сам.

— Хорошо,— сказал Михаил, давая возможность к отступлению и себе и гостю.— Ты опроси все же своих гридей. Можешь?

— Конечно, могу.

— Может, кто-то видел, как и кто убил Акинфа?

— Я сегодня же узнаю,— сказал Юрий с такой уверенностью, словно убийца уже у него в кармане.— И завтра представлю его тебе. Делай с ним что хочешь.

Михаил Ярославич кивал головой, отлично понимая, что никого он не представит. Обиднее всего было, что и «мальчишка» видит его проигрыш и, видимо, в душе торжествует победу.

Едва Юрий вошел в детинец, как тут же подозвал к себе Романца.

— Возьми с собой Иванца, и идите в поруб, где сидит князь Константин, прикончите его.

— Зарезать?

— Нет. Чтоб никаких следов, как бы умер своей смертью. Может, завтра Михаилу захочется убедиться в его смерти?

— Хорошо, князь. Мы подумаем.

— Нечего думать, дурак! Чтоб через час доложил мне о сделанном. Иди.

Князь Константин Романович сидел в порубе-тюрьме, пристроенном к стене на спуске к реке недалеко от Тимофе-евских ворот. Посадили его туда вскоре после смерти Данилы Александровича и словно забыли. Раз в день старик приносил ему скудную пищу, обычно хлеб с водой, лишь иногда баловал горячим варевом. Вместо постели на пол темницы был брошен ворох соломы. Когда начались холода, старик сторож принес и бросил ему драный овчинный тулупчик с валенками.

— Оболокайся, а то заколеешь,— пробурчал дед.

Если летом вверху через продух, прорубленный вполдере-ва, чуть-чуть брезжил свет, то зимой продух заткнули сеном, дабы сохранять тепло в неотопляемом порубе, и поэтому здесь было совсем темно. Лишь когда приходил старик и открывал дверь, виделся узнику в эти мгновения дневной свет.

— Как там? — спрашивал князь Константин.

— Ничего хорошего, князь,— отвечал старик, считая, что это хоть как-то утешит высокого сидельца, мол, здесь плохо, но и на воле «ничего хорошего».

Когда на забороле началась беготня, какие-то крики, все это доносилось и до заточника, поскольку поруб был прирублен к внешней стене крепости. И он спросил вошедшего сторожа:

— Что там случилось, дедушка?

— Осадили нас.

— Кто?

— Тверской князь Михаил Ярославич.

Эта новость обрадовала узника. «Господи, пусть падет Москва,— с жаром молился он.— Пусть ее возьмет Михаил. Господи, пособи ему». Константин понимал, что с падением Москвы хоть как-то изменится его судьба. Не важно как, но лишь бы изменилась.

Но вот отворилась дверь и донесся веселый разговор:

— Князь должен спать на перине.

В поруб ввалились два молодца в полушубках. У одного в руках была перина, судя по шуршанию набитая сеном, у другого — подушка.

— Ну вот, князь,— молвил один весело,— будешь спать, как во дворце.

Не нравились Константину Романовичу эти зубоскалы, что-то в них настораживало его.

— Вы бы прикрыли дверь, выстудите клеть.

— Ничего, ничего, князь, счас постелим тебе ложе и прикроем...

Перину бросили к стене, и один из парней насмешливо предложил:

— Изволь почивать, князь.

— Ступайте вон!

— Хы. Гля, он не хочет,— почти с издевкой сказал другой.— Так мы уложим.

И, подскочив, повалил князя на перину, крикнув другому:

— Давай. Я держу ноги.

Тот, другой, накрыл лицо князю подушкой, прижав голову несчастного к перине. Обессиленный многомесячной скудной пищей, Константин почти не сопротивлялся. Через некоторое время Иванец, державший ноги, спросил: