— Говоришь, голод людей повыкосил? Он и Новгород не обошел, скудельницы¹ доверху были набиты. Что делать, мороз побил обилие.

Почувствовав, что разговор свернул к явлениям природы, решил слово молвить и ростовский князь:

— А у меня ныне в Ростове средь лета молонья церкву Святого Михаила сожгла. Сгорела свечечкой.

— Ну, молния — то Божий перст,— заметил князь Данила.

— А мы с матерью ныне заложили каменную,— сказал князь Михаил,— Симеон и освятил. А то в пожар-то беда, все подчистую выметает.

— Новгородцы давно уж деревянные не строят,— молвил Дмитрий Александрович.

— Ну куда нам с Новгородом равняться,— вздохнул Михаил,— У вас, Дмитрий Александрович, и в Переяславле Спас как скала стоит. Все приступы и пожары пережил. Мы тоже, как построим свой каменный, решили во имя Святого Спаса наименовать.

Уловив момент, когда Михаил начал говорить великому князю приятности, Данила тронул ростовца за рукав.

— Дмитрий Борисович, на словцо тебя.

Отошли в сторону, князь Данила заговорил негромко:

— А я ведь, Дмитрий Борисович, твоей Аннице жениха хорошего нашел.

— Кого ж это? — усмехнулся князь.

— Век не угадаешь.

— А чего гадать, Анна еще юна, успеет замуж. Куда спешить!

— Сколько ей?

— Одиннадцать.

— Хых, наш прадед Всеволод Большое Гнездо свою Вер-хуславу вон в восемь лет выдал.

— Ну, ему край союз был нужен с Черниговом. Выдавал да плакал.

— А тебе разве союз ни с кем не нужен?

— Отчего? Вон за Ивана Дмитриевича старшую выдал — и с великим князем в дружбе теперь.

'Скудельница — общая могила.

— Ага. В такой дружбе, что он тебя во все свои которы тянет. Как же свату отказать?

— Ну, оно не совсем так. А ты все ж, Данила, скажи, кого Аннице присмотрел?

— А вон глянь, кто с великим князем беседует.

— Михаила, что ли?

— А чем плох Михаил Тверской?

— Да ничего вроде парень.

— Отличная пара Аннице. Ему шестнадцать, ей одиннадцать. Исполнится ему двадцать, и она в аккурат подрастет. И ваши ж княжества соседствуют. Куда уж лучше зять-то?

— Да оно конечно.

— Так какого лешего тебе драку с будущим зятем затевать? И из-за чего?

— Да я что, я бы...

— Как что? С тобой сват-то считается, я слышал. Вот и нажми.

— Дык я вижу, они с Михайлой вроде уже поладили, глянь, как разбеседовались.

А меж тем как отошли князья московский и ростовский, Дмитрий Александрович вдруг спросил Михаила:

— Как там Ефросинья?

— Ну как? Узнала, что твой Александр помер, поплакала, да и ушла в монастырь.

— А он ей нравился? Александр-то?

— Еще как. Об нем только и думала, в мыслях его и лелеяла. Не зря сразу в монастырь ушла, так сказала: никого после Александра Дмитриевича зреть не хочу.

— М-да. Жалко девицу, жалко. Кабы знал, что в Орде замятия начнется, не отпустил бы Александра, добрый бы князь взрос. А ты, я слышал, уж копье с литвой преломил?

— Да, сразу после смерти Святослава набежали они на церковную волость Олешню. Епископ пришел, взмолился: выручай, сын мой. Ну, мне помощь Данила прислал: дмит-ровцы, новоторжцы, один бы я не потянул.

— Ну и как?

— Нагнал их. Многих побили, даже князя ихнего пленил. Полон отобрали и все, что они награбили, воротили церкви.

— Да, литва, немцы, свей²⁶ — года не проходит, чтоб не набежали. Что с князем сделал?

— Отпустил.

— За так, что ли?

— Почему? Выкуп взял тысячу гривен.

— Правильно. Их надо бы еще клеймить.

— Кого?

-Ну, князей этих литовских, немецких. Как Владимир Мономах делал: возьмет в плен половца и клятву с него, чтоб более не воевал против Руси, и клеймо ему, как лошади.

— Куда? — удивился Михаил.

— На лоб, наверно, чтоб видно было. А как во второй раз в плен попал, все. Клятву нарушил — смерть. Камень на шею — и в воду. Так Мономах-то их более двухсот, князей половецких, перетопил. И усмирил. Боялись его как огня. Вот и говорю, не попробовать ли и нам так же с литвой и свеями?

— Твоего-то отца — Невского — они ведь тоже боялись.

— Его боялись. А ныне никакого покоя.

— Ну, это из-за татар, наверно, да еще и мы тут между собой деремся.

-Ну, допустим, твой брат Святослав не охотник был в драку лезти.

— А что ж хорошего — русскому князю русских бить?

— Он и от татар уворачивался.

— Дмитрий Александрович, прости, но ведь и отец твой всегда старался с татарами не ссориться.

Великий князь, прищурясь, покачал головой.

— Ох, Михаила, вижу, ты из молодых, да ранний,— сказал с непонятной интонацией — не то хвалил, не то осуждал.

— Не знаю, из каких я, Дмитрий Александрович, но считаю ныне главной заботой князя — людей сохранять. Любыми судьбами. От татар, от мора, от голода и от этих наших ратей бессмысленных.

— Это ты так рассуждаешь, Михаил, пока молод. А поживешь с мое да клюнет тебя жареный петух в задницу, по-другому запоешь.

— Может быть, все может быть, дядя Митя,— согласился Михаил, нарочно напомнив о родстве с великим князем.

Тут подошли князья московский и ростовский.

— Вы чего отошли? — спросил великий князь.— О чем шушукались?

— Да все о том же, Митя,— заговорил Данила,— что не стоит нам с дракой затеваться.

— А тебя-то кто сюда звал? Сидел бы в Москве своей и не высовывался.

— Ну, во-первых, мы были друзьями со Святославом, всегда друг дружку выручали. И потом, мы, чай, соседи с Тверью, чего нам делить-то?

— Ох, соседи, соседи,— вздохнул великий князь,— А отвернись, кусок со стола утянут.

— Ну, у тебя, допустим, не утянешь,— съехидничал Данила.

— Ох и языкаст ты, Данька.

— Наверно, в тебя, Митя.

— Ну, так чего вы там нашептали? — обратился Дмитрий к Ростовскому Дмитрию.

— Дык, понимаешь, сват, оно, видно, и впрямь надо помириться.

— Вот и ты туда же,— поморщился Дмитрий.— Куда конь с копытом... Союзничек.

Помолчали. Князь Данила похлопывал плеткой по голенищу сапога, словно время поторапливая.

— Ладно,— наконец выдавил Дмитрий Александрович.— Я согласен, но...

Повисла пауза, Данила даже перестал плеткой хлопать.

—...но пусть князь Михаил тут же целует мне крест, что будет всегда мою сторону держать.

— Пожалуйста,— с готовностью отвечал Михаил, и это быстрое согласие отчего-то насторожило Дмитрия.

— Да не так, как Андрей чтоб. Сегодня целует, а назавтра с мечом на меня.

— Дядя Митя, о чем ты? Да я на тебя меча и в мыслях не подыму, не то что въявь.

— Ладно, ладно. Целуй тут вот, при свидетелях.

— Можно и гридей позвать.

— Не хватало еще и мизинных князьям унижаться. Вот я, вот Дмитрий Борисович, вот Данила. Мало видоков, что ли? Целуй.

Михаил сунул руку за воротник, поймав мутузку, вытянул крест нательный. Начал сразу, посерьезнев:

— Я, князь тверской Михаил Ярославич, ныне, в уделе Кашинском при видоках, князе московском Даниле Александровиче и князе ростовском Дмитрии Борисовиче, целую крест великому князю Дмитрию Александровичу, что никогда не помыслю худа на него, не подыму меча против него. Аминь!

Михаил поцеловал крест, почти утопив его в алых губах своих.

— Ну, вот смотри ж, Михаил, держи слово,— сказал Дмитрий Александрович.— Я надеюсь, обойдемся без клейма.

— Обойдемся,— улыбнулся Михаил.

И оба засмеялись с облегчением, дивя княжей-видоков: с чего, мол, развеселились? Объясняться не стали.

— Когда полки разводим? — спросил Дмитрий Александрович.

— Я готов хоть ныне свои увести,— сказал Михаил.

— Пойдем вместе,— предложил Данила,— хотя бы до Дмитрова.

Стали прощаться. Дмитрий тычком толкнул Данилу в бок:

— А ты на старшего впредь хвост не подымай.

— Митя, разве я первый поднял хвост-то?

— Ладно, ладно. Умник.

Когда они ехали назад от дуба, Данила спросил:

— Что там за клеймо поминал он?