* * * Слово «прости» тебе молвить хотел я. Но с уст не слетевший Звук задержал я в груди и остаюсь у тебя, Снова по-прежнему твой, — потому что разлука с тобою Мне тяжела и страшна, как ахеронтская ночь. С светом дневным я сравнил бы тебя. Свет, однако, безгласен, Ты же еще и мой слух радуешь речью своей, Более сладкой, чем пенье сирен, и которой одною Держатся в сердце моем все упованья мои. * * * Нежен Сафо поцелуй и рук белоснежных объятья, Неги полна она вся, сердце же девы — кремень. Только до губ у нее любовь простирается; дальше Девственность строго она и нерушимо хранит. Кто это может снести? Да, пожалуй, лишь тот и сумеет, Кто в состоянье легко Тантала жажду стерпеть. * * * Милая, скинем одежды и, оба нагие, телами Тесно друг к другу прильнем в страстном объятье любви. Пусть между нами не будет преград. Вавилонской стеною Кажется мне на тебе самая легкая ткань. Грудью на грудь и губами к губам… Остальное молчаньем Скрыто да будет, — претит мне невоздержность в речах. * * * Видел я мучимых страстью. Любовным охвачены пылом, Губы с губами сомкнув в долгом лобзанье, они Все не могли охладить этот пыл, и, казалось, охотно б Каждый из них, если б мог, в сердце другому проник. Чтобы хоть сколько-нибудь утолить эту жажду слиянья, Стали меняться они мягкой одеждою. Он Сделался очень похож на Ахилла, когда, приютившись У Ликомеда, герой в девичьем жил терему; Дева ж, высоко до бедер блестящих хитон подобравши, На Артемиду теперь видом похожа была. После устами опять сочетались они, ибо голод Неутолимой любви начал их снова терзать. Легче бы было разнять две лозы виноградных, стволами Гибкими с давней поры сросшихся между собой, Чем эту пару влюбленных и связанных нежно друг с другом Узами собственных рук в крепком объятье любви. Милая, трижды блаженны, кто этими узами связан. Трижды блаженны… А мы розно с тобою горим. * * * Двери ночною порой захлопнула вдруг Галатея Передо мной и к тому ж дерзко ругнула меня. «Дерзость уносит любовь» — изречение это неверно: Дерзость сильнее еще страсть возбуждает мою. Я ведь поклялся, что год проживу от нее в отдаленье, Боги, а утром пришел к ней о прощенье молить! * * * Сеткой ли волосы стянешь, — и я уже таю от страсти: Вижу я Реи самой башней увенчанный лик. Голову ль вовсе открытой оставишь, — от золота прядей, Вся растопясь, из груди вылиться хочет душа. Белый покров ли себе на упавшие кудри накинешь, — Пламя сильнейшее вновь сердце объемлет мое… Три этих вида различных с триадой Харит неразлучны: Каждый из них на меня льет свой особый огонь. * * * Кто был однажды укушен собакою бешеной, всюду Видит потом, говорят, призрак звериный в воде. Бешеный также, быть может, Эрот мне свой зуб ядовитый В сердце вонзил и обрек недугам душу мою. Только твой образ любимый повсюду мне чудится — в море, В заводи каждой реки, в каждом бокале вина. * * * Больше пугать не должны никого уже стрелы Эрота; Он, неудержный, в меня выпустил весь свой колчан. Пусть не боится никто посещенья крылатого бога! — Как он ступил мне на грудь маленькой ножкой своей, Так и засел в моем сердце с тех пор неподвижно и прочно, — С места нейдет и себе крылышки даже остриг. КЛЕОФАНТИДЕ 1 Медлит Клеофантида. Уж в третьем светильнике пламя Стало клониться, и вот медленно гаснет оно. Если бы в сердце огонь погас со светильником вместе И не сжигал бы меня долгой бессонной тоской! Как она часто Кипридой клялась, что придет на закате, Но не желает щадить ни божества, ни людей! Клеофантида! Скажи: каково для двоих упоенье, Если обоих Эрот с равною силой стремит? Есть ли Арей, или срам, или ужас такой, что возмог бы Силой внезапной разъять слитые страстью тела? Если бы члены мои опутаны были сетями, Теми, что сладил Гефест хитрым искусством своим, — Все же, с тобою соплетшись, прелестница, стан твой объявши, Я наслаждаться бы мог негой касаний твоих, Было бы мне нипочем, госпожа, кто бы нас ни увидел — Путник, сосед иерей или супруга моя. * * * Целую ночь, покояся рядом со мною на ложе, Горькие слезы лила радость очей Феано. Чуть только Геспер свой бег направил к вершинам Олимпа: «Близок денницы восход», — сетовать стала она. Смертным ничто не по нраву, но если Эрот твой владыка — То киммерийская ночь будет желанна тебе. ОТВЕТ ДРУГУ АГАФИЮ Да, необуздан Эрот и не знает законов. Найдется ль Дело, что в силах отвлечь от безрассудства любви. Если ж законы и право тебя занимают всецело, Значит в груди у тебя нет безрассудной любви. Да и какая же это любовь, если узким проливом Можно совсем разлучить с девой твоею тебя? Силу любви нам Леандр показал. Презирая опасность, Плыл он, отважный пловец, ночью по черным волнам. А для тебя и суда есть, мой друг, только ты посещаешь Чаще Афину, — совсем ты о Киприде забыл. Дело Паллады — законы, а Пафии — страсть; и найдется ль, Молви, такой человек, чтобы обеим служил? вернуться «Клеофантиде» (2). В эпиграмме намек на рассказ Гомера («Одиссея», VIII, 266 сл.) об измене Афродиты своему мужу, хромоногому Гефесту, с богом войны Аресом. Гефест ловко опутал любовников сетью и созвал всех богов поглядеть на них. |
