Сильные, устойчивые морозы держались уже больше месяца. Балтийское море, которое обычно не замерзает, покрылось толстым слоем льда. Десятки кораблей не смогли добраться до своих гаваней и были прочно впаяны в ледяные поля. Очень много небольших рыбацких судов застряло на пути в Варнемюнде и Росток. Ледяные глыбы грозили раздавить их.

Еще в Москве Пантелей Афанасьевич прочитал в «Правде» сообщение о том, что Советское правительство выразило готовность послать на выручку немецким рыбакам ледокол «Красин».

«Красин» прославился во время спасения экипажа дирижабля «Италия», потерпевшего аварию у острова Шпицберген. Ни одно судно тогда не могло пробиться к потерпевшим, казалось, участь их решена. И если бы не «Красин», возможно, так бы оно и случилось.

Ни в Европе, ни в Америке не было ни одной сколько-нибудь влиятельной газеты, которая бы не писала о «Красине». И потому Пантелей Афанасьевич не смог скрыть своего удивления, когда узнал на станции Негорелое от таможенника, что правительство Германии отказалось от помогли и сообщило, что на выручку немецким кораблям уже идет из Киля линейный корабль «Гессен». Каждому мало-мальски грамотному человеку было ясно, что военные корабли не пригодны для борьбы с ледяной стихией.

Путивцев снова ехал в Росток, на «Мариене». Хейнкелю заказали еще одну «летающую лодку» для полетов на Север. Точнее эту машину надо было бы назвать летающими аэросанями, потому что она могла садиться не только на воду, но и на снег, так как была снабжена лыжами.

Конструктивные изменения претерпел и мотор. Если на «летающей лодке» прежде мотор был с воздушным охлаждением, то на этой модели двигатель имел водяное охлаждение, которое не зависело от температуры наружного воздуха.

Телеграммой из Ростока сообщили, что машина готова и погода благоприятствует ее испытанию. На этот раз Путивцеву предстояла короткая командировка.

Заказов на новые партии самолетов решили не делать. На авиационных заводах Советской республики создавались свои летательные аппараты. Хорошо показали себя самолеты разведчик «Р-5» и истребитель «И-5» конструкции Николая Николаевича Поликарпова. Проходили испытания и другие машины.

На этот раз Путивцев вызвался поехать в Германию без переводчика.

В конце той пятимесячной командировки Юра Топольков устроил Пантелею Афанасьевичу что-то вроде экзамена.

— Ну что, Юра? Могу я шпрехать?

— На пять, Пантелей Афанасьевич, не тянете, а четверку поставить можно.

— Ну, а теперь, Юра, твоя очередь!

И Топольков тоже показал себя: отжался от пола три раза и неплохо поработал с гантелями. А главное — почти никакой одышки.

— Мы, Юра, тебя еще в Красную Армию возьмем, — пообещал Путивцев.

Тополькова Пантелей Афанасьевич надеялся встретить в Берлине.

Юру прикомандировали к пресс-группе при советском посольстве, и он был уже там четвертый месяц.

Всю дорогу от Москвы до Берлина проводники не переставая топили печь. Но при таких морозах она не могла как следует нагреть вагон. От холода не спасало даже шерстяное одеяло.

Московский поезд шел полупустым, и встречающих на Силезском вокзале почти не было. Путивцев еще издали увидел Юру — в меховой шапке, надвинутой на глаза, в большом, не по росту, полушубке и в валенках.

— Не удивляйтесь, Пантелей Афанасьевич, все с чужого плеча… Кто же думал, что будет такая сумасшедшая зима. Вот-вот мне должны подвезти теплое барахло, а пока… — Топольков беспомощно развел руками.

— Их бин зер фро, вас кан их видер зеен дих, майн фройнд, — старательно выговорил Путивцев.

— Очень, очень неплохо, Пантелей Афанасьевич. Правда, глагол надо ставить на последнее место, а в общем, очень, очень неплохо, — похвалил Топольков. — А главное — грамматика… Занимались, признавайтесь?

— Занимался, Юра, занимался…

— Я звонил вам в Росток. Гостиница вам заказана на завтра. Так что есть предложение: сегодня переночуете у меня, а там, как говорится, с богом.

— С удовольствием, Юра, мне хочется с тобой поговорить.

— Ну и отлично, — подражая Путивцеву и голосом, и мимикой, сказал Топольков.

На привокзальной площади сели в автобус. Потом спустились вниз, в подземку.

Топольков жил на Фридрихштрассе — двадцать минут ходу от посольства, от важнейших правительственных учреждений. Район был старым: трех-, четырех-, пятиэтажные дома с темными от времени стенами, узкими, как колодцы, дворами.

Юра снимал комнату на пятом этаже, под самой крышей. Но комната была просторной, светлой, два больших окна выходили в сторону Ландверканала.

— Живу, как видите сами, по-холостяцки, но большего мне пока и не надо.

Пантелей Афанасьевич оставил свой чемоданчик, и они отправились обедать в локаль «Цум летцтен инстанц»[5], недалеко от здания суда. Заказали по порции айсбайн[6], по кружке пива. Юра достал легкую десятипфенниговую монету и водрузил ее на шапку белой пены в кружке. В глазах молоденькой официантки мелькнуло удивление.

— Разве вы не знаете? — спросил Юра. — Так проверяется качество пива. Если монета не тонет — пиво хорошее, свежее…

Монета лежала ровно и не собиралась нырять в глубину… Официантка улыбнулась: она была довольна. Этот молодой господин, по одежде похожий на иностранца, оценил их фирменное пиво.

— Ты, Юра, времени тут даром не теряешь, — сказал Путивцев.

— А я затем и поехал сюда, чтобы не терять его… Вкусно?

— Вкусно. Странное только название, если перевести дословно: ледяная нога, или, в лучшем случае, мороженая нога… Абсурд.

— Немецкие сложные слова нельзя переводить дословно. Возьмите почти любое. «Фридхоф», например, — кладбище. Дословно — мирный двор, двор мира, если хотите… Или фрау Бумгартен. Фрау — сад из деревьев…

— Нет, в этом все-таки что-то есть. Фрау — сад, или кладбище — двор, на котором царит мир…

— Есть, конечно, но все равно не пытайтесь дословно переводить сложные немецкие слова. Принимайте их такими, какие они есть. Не хотите еще пива?

— Нет, спасибо.

— Двинем домой?

— Двинем.

— Не робеете? Без переводчика? — спросил Топольков, когда они добрались до дома.

— Робею немного, — признался Пантелей Афанасьевич. — А все-таки хочется попробовать… Что касается деловой части, тут я спокоен. Специальная терминология одинакова. А вот в беседах, в застолье — а ведь оно может случиться — как бы не оплошать. Тут много всяких тонкостей, а я в этом еще не очень силен…

— Застолье будет обязательно. В Ростоке сейчас, наверное, только и разговоров что о русских, о «Красине»…

— О каком «Красине»?

— О ледоколе «Красин». Разве вы не знаете?

— Знаю. Но они ведь отказались…

— Вы отстали от жизни, Пантелей Афанасьевич. «Красин» полным ходом идет к Варнемюнде.

— А линкор «Гессен»?

— Безнадежно застрял, не дойдя до Бремена.

— Значит, германское правительство…

— Да, да, вынуждено было запросить помощи… Это после того, как они так по-хамски три дня тому назад от нее отказались.

— Я очень удивился, когда узнал, что линкор «Гессен»…

— Чему удивились? Вы, конечно, видели в этом только человеческую сторону, так сказать. Люди терпят бедствие. Надо их спасать. Неважно, кто это сделает, лишь бы было сделано. А эти господа рассуждали по-другому и видели прежде всего сторону политическую. Ледокол «Красин» спасает немецкий флот, немецких рыбаков… Удар по престижу Германии. Да и общение… Это ведь не мы с вами, две единички в Ростоке, к тому же занятые сугубо экономическими вопросами. А тут идет целый корабль — сотни людей, и все красные… Краснее уж быть не может. И свои коммунисты, конечно, головы поднимут, и никуда не денешься…

— Как тут, за эти месяцы, Гитлер?.. — поинтересовался Пантелей Афанасьевич.

— Маршируют… — неопределенно ответил Топольков. — Сейчас их мороз по домам загнал. А то как вечер — так и факельное шествие. Эффектное зрелище. А немец падок до зрелищ. Днем тоже красиво: все в коричневой форме, знамена, барабаны… Мелкий буржуа давно марширует в этих рядах, средний пока еще стоит на тротуаре, но уже не воротит нос, а глядит с умилением на военную выправку, на форму, как музыку, слушает топот солдатских сапог. И есть сведения, что крупные магнаты активно подкармливают этого зверя…