— А вы, Евгения Федоровна, — с достоинством сказал Захар (он очень гордился своим революционным прошлым), — того, шо не знаете, не трожьте!..

— Та я шо, Захарушка, то я так…

Позвали Фирку. Ведь она тоже была соседкой. Фирка сразу выпила, не морщась, штрафную водки, но сидела тихо на краешке стула, исподлобья бросая взгляды на Митьку.

Митька вскоре исчез, а с ним Коля и Вовка. Через какое-то время все они явились: в руках у Митьки — мандолина, у Коли и у Вовки — балалайки. Вынесли три стула, повесили простыню на веревку, на которой обычно сушилось белье, словом, сделали «сцену».

— Дорогие гости! Наш оркестр даст вам сейчас небольшой концерт из популярных народных песен…

— Грайте! Грайте! — первыми закричали женщины. — Свиту только мало. Иван, та вынеси ж лампочку! — попросила мужа Нюра.

Иван вынес лампочку на длинном проводе (ее всегда выносили из сарая, когда ужинали во дворе). Теперь «зал» был готов.

Митька склонил ухо к мандолине, провел медиатором по струнам, объявил:

— Песня без названия о храбром летчике и самозабвенной любви.

И запел:

У летчика, как выяснилось из песни, однажды отказал мотор, и песня кончалась печально:

Эти простые слова растрогали женщин.

— И что ж такая грустная песня? — сказала, вдруг осмелев, Фирка. — А повеселее ничего нету?

— Есть, — ответил Митька. — Начинай, ребята.

Митька при этом попытался своей тощей и длинной фигурой изобразить это извивание.

Постепенно веселье затухало, как костер. Дело шло к утру. Исчезали звезды на начавшем уже бледнеть небе.

Иван подошел к сыну. Потянулся к нему руками, чтобы взять за плечи, встряхнуть любовно, по-отцовски (Митька был на голову выше отца).

— Ну, сынку! Ты там гляди… Обстановка сейчас, Махачкала, сложная! Как бы войны не было… — И скрипнул зубами — признак того, что хмель уже разобрал его, отвернул голову, чтоб не заплакать.

На Нижнем Дону и в Приазовье осень — пора благодатная. После спаса, в конце августа, летний зной спадал, вода в Азовском море и в реке холодела, но не настолько, чтобы нельзя было искупаться.

В море и в гирлах Дона появлялась зелень, водоросли начинали цвести, но в полный цвет они входили позже, в сентябре.

Во второй половине августа было самое время коротких, но приятных купаний. Окунешься разок, выскочишь на берег — и словно помолодел.

Алексей Путивцев был в отпуске и, как только выдавался свободный часок, шел на море. Но и в отпуске у него забот хватало. Настала пора сбора урожая на огородах, солки овощей на зиму.

И Алексей и Максим имели огороды за городом, за балкой. Росли там помидоры, подсолнухи, кукуруза.

Нина была беременна, и Алексей запретил ей ходить на огород. Анастасия Сидоровна, которая жила в это время у них, прихварывала, и огородом Алексей занимался сам. Вставал спозаранку, брал тачку и катил ее в поле.

Он любил эти утренние часы, когда степь пахла травами и полевыми цветами и была полна птичьего гомона.

Стояло устойчивое безветрие, какое бывает в этих краях только осенью. В другие времена года вся эта огромная равнина, примыкающая к Дону и Приазовью, нещадно продувалась.

Зимой на ее бескрайних просторах бушевали метели. В марте, как только стаивали снега, задувал теплый весенний ветерок, но особенно ветреным бывал май. Летом с прикаспийских степей приходил палящий «астраханец», испепеляя все своим зноем. Случались и западные ветры, которые приносили теплые дожди с короткими, но сильными грозами.

В конце августа ветры как бы выдыхались. В сентябре устанавливалось почти полное безветрие. Особенно тихи и благостны были дни бабьего лета с тонкой осенней паутиной, парящей в воздухе, и ласковым солнцем.

В то лето Алексей почти полтора месяца был в командировке в городе Горьком, где получал машины для завода; огород пропалывать было некому, и он сильно зарос бурьяном. Все это, однако, не помешало природе сотворить свое чудо — дать богатый урожай. Мощные стебли помидоров гнулись под тяжестью плодов, ложились на землю. На траве лежали бурые, поздние, самые лучшие для солки помидоры.

Бахча тоже была в густой траве. В ее зелени желтели медово-сахарные небольшие, но очень вкусные дыни — «колхозницы». Арбузы уродились мелкие, но было их великое множество — вся огудина усыпана.

Алексей взял один в руку на пробу, ударил кулаком — ярко-красный сок так и брызнул.

Сначала Алексей привез тачку помидоров. Пока женщины сортировали их, мыли, отрывали хвостики, он обернулся второй раз — с дынями и арбузами. Арбузы и дыни заложил в погреб, на осень. В летней кухне на земляном полу оставил «шар» для еды.

Солкой помидоров Алексей всегда занимался сам. Вымыл деревянную бочку, обдал ее кипятком. На дно положил вишневые листья и «шарами» стал укладывать помидоры — «попками» вверх, чтобы лучше напитывались рассолом.

Каждый «шар» пересыпал нарезанным сельдереем и укропом. Некоторые клали чеснок, но Алексей не любил чеснока.

Когда бочка была почти доверху наполнена помидорами, заливал рассолом, предварительно испробовав его на соленость: клал яйцо в рассол, и если оно не тонуло, плавало, значит, рассол хорош. На базар Алексей тоже ходил сам. Перед отъездом в дом отдыха в Хосту надо было сделать для семьи запасы картошки и других продуктов.

Осенние базары в Таганроге были ярки и красочны. Чего только здесь не было. Огромные, в обхват, полосатые арбузы (и где только они родятся, у Алексея арбузы всегда маленькие), помидоры всех сортов: продолговатые — «сливки», крупные — «краснодарские», «буденовка».

Горками и в связках лежал репчатый лук. Поздняя ярко-красная редиска, казалось, только что сорвана с грядки: торговки опрыскивали ее водой для придания свежести. Желтели кучки пахучих дынь. Темно-сизые баклажаны, «синенькие», как их называют в Приазовье, и светло-зеленые кабачки придавали этому буйству красок свои оттенки.

С другого конца базара раздался визг кабанчика. Заквохтали куры. Утки отчего-то всполошились, важно закрякали. И без того шумно, а тут еще шарманщик завел свою бесконечную песню:

Алексей с базара пришел нагруженный как вол. Кажется, всего он припас.

Вообще-то он хотел отказаться от путевки, но Нина настояла:

— Рожать мне еще не скоро, а ты поезжай, отдохни. Все лето работал не разгибая спины.

— Раз, Ниночка, ты настаиваешь…

Алексей никогда не был на Черном море. А взглянуть было интересно. Много слышал о нем, но лучше, как говорят, один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Черноморское побережье ошеломило Алексея. Никакие рассказы не шли в сравнение с тем, что он увидел.

В его родных краях солнца тоже было вдоволь, но кавказское солнце казалось особенным, потому что все вокруг было ярким: и темно-синее море, и стройные пальмы, и белые санатории, и сверкающие снежные вершины далеких гор, и темно-зеленые леса на склонах, и разноцветная, омытая водой галька на берегу.