— Лешенька, как ты похож на Мишу! Только моложе… Ну что ты? Так сразу нельзя… Погоди немного…

Нина, с красными от стыда и горя щеками, прикрыла дверь. Она старалась сделать это как можно тише, но дверь все-таки чуть хлопнула. Морозный воздух немного остудил ее. Она отошла от лаборатории и остановилась. Понимала, что это нехорошо, но не могла пересилить себя, хотела узнать: долго ли там пробудет Алексей. Он выскочил оттуда минуты через две. Может, они услышали, как хлопнула дверь?

Вечером, как обычно, Алексей пришел к ней. Она не стала с ним разговаривать.

— Ты можешь объяснить мне, что случилось? — добивался он.

— Ничего! — твердила Нина.

Но как только он пытался прикоснуться к ней, отстранялась. Наконец Алексей разозлился:

— Я не люблю играть в прятки. В чем дело?

— Бессовестный, бессовестный!.. Я все слышала… Как ты с Ларисой в лаборатории…

Алексей на минуту растерялся. Что скажешь? Было. Не то что было, но могло быть или будет завтра…

— Теперь хоть понятно… Виноват. Казни… Только вот что тебе скажу, и ты постарайся меня понять. Не мальчик я. И не монах… А Лариска?.. Она господа бога соблазнит. Вот была бы ты другой…

И тут Нина разревелась.

— Ну перестань, пожалуйста, Нинок. Ну что ты?

Алексей подсел к ней, обнял.

Анастасия Сидоровна дивилась, глядя на сыновей: до чего ж разные. Максим — невзрачный, бесцветный на вид. Молод еще, а уже почти облысел. Нос длинный, худущий сам, и руки как палки. Весь вечер просидит — слова не скажет. Только губами шевелит — книжки читает. Заглянула как-то Анастасия Сидоровна в книжку — ничего не поняла, цифры какие-то.

Максим работал в трубопрокатном цехе. Три раза в неделю вечерами ходил на курсы.

— Тяжко, поди, на заводе-то? — как-то поинтересовалась мать.

— Воздух чижолый, а так… интересно…

«Прилип уже, — подумала Анастасия Сидоровна. — Его куда ни ткни, везде прилипнет. Нет чтоб осмотреться, выбрать, как Алексей, например».

Алексей успел уже за короткое время поработать в литейном цехе, в мартеновском, в листопрокатном, но пока ему нигде не нравилось.

«До чего ж все-таки разные, будто не я их родила», — снова подумала Анастасия Сидоровна. Алексей — налитой весь энергией, соком жизненным. Так и брызжет из него. Лицо улыбчивое, чуть смугловатое — хорош, ничего не скажешь. И ростом взял, и шириной плеч. Но для нее, матери, оба дороги, плоть от плоти ее. И все-таки где-то в глубине материнского сердца Алексей — самый младший — занимал немножко больше места, чем остальные сыновья. Может, поэтому она так придирчиво встретила Нину. «Снулая она какая-то бабистая». «У ций уж ноги не пидломятся», — вспомнила Анастасия Сидоровна слова Максима, сказанные когда-то про Феклу. Даже то, что Нина — техник, не понравилось ей. «Будэ Лешка у нее занехаенный. Цэ не жинка».

Как-то завела она осторожно разговор с Алексеем, чтоб выведать, но он успокоил ее:

— Та що вы, мам. Я и не тороплюсь. Это ярмо я еще успею надеть на шею.

Но слова словами, а Алексей стал возвращаться все позже и позже. Он уже не дитя. Не накажешь хворостиной, не поставишь в угол на соль. А в последнее время и ночевать стал приходить через раз.

Нет, не нравилось ей все это. Не нравилось!.. У Михаила вон какая жена — и красавица, и хозяйка… Да, Алексею она желала бы не такую жену, как Нина. Был бы Михаил здесь. С ним поговорить. Алексей его уважал, послушал бы, а так… Ну что она ему скажет? Говорила уже. Не помогло. И думы эти стали не давать спать по ночам Анастасии Сидоровне. Хотела написать письмо Михаилу, но и в молодости-то с трудом каракули выводила. Пока напишет несколько строк — вспотеет вся, а теперь, в старости, еще и видеть плохо стала. А попросить некого. Фекла сама не шибко грамотная, да и не хотелось невестке сердце раскрывать.

Максиму как-то намекнула:

— Михаилу бы отписать, как живем…

— А чего писать? День да ночь — сутки прочь… — На том разговор и окончился.

«Подожду Мишу. К празднику обещал приехать. Поговорим», — решила она и успокоилась на время. Но до праздника время не дошло.

Вьюжный день стоял. К вечеру клонилось. Раздался звонок в передней.

— Кто там?

— Это я, Нина…

— А Алексея нету…

— А я к вам…

Откинула цепочку на двери, открыла замок. Нина — в полушубке, в пуховом платке. Лицо раскраснелось на морозе.

— Заходи, коль ко мне…

А та только зашла — ив слезы.

— С Лешкой что? — сначала перепугалась Анастасия Сидоровна.

— Да нет… С ним все в порядке… Беременная я…

— Как — беременная?.. Может, ошиблась?..

— Пятый месяц уже… — сообщила Нина.

«Так… Дождались Михаила, поговорили…»

— Доигрались, значит! — почти зло сказала Анастасия Сидоровна.

— Если б не любила, разве позволила бы? — всхлипывая, пыталась объяснить Нина.

— А чего ж его не любить?! Его всякая полюбит, а не только… — Но что-то женское, жалостливое шевельнулось в ней. Остановилась она на полуслове, не договорила: «…а не только такая, как ты…»

Но Нина, видно, догадалась. Встала, пытаясь кулаком вытереть слезы, и с нескрываемой уже обидой заговорила:

— Я к вам как к матери пришла. Вы же — мать! — почти выкрикнула она. — И я буду матерью… И это будет ваш внук… А хотите вы или не хотите — все равно рожу… — Нина резко повернулась и пошла к выходу.

— Ты постой, постой! Куда ж ты? Охолонь трошки, присядь… А он-то что, Алешка? Он-то знает?

— Ничего он не знает. — И Нина снова заплакала.

— Да перестань ты реветь! Раньше надо было реветь!..

Но Нина не могла успокоиться, инстинктивно ткнулась ей в плечо. «Ведь живая. Тепла хочется, счастья», — все более смягчаясь, думала Анастасия Сидоровна, поглаживая по голове Нину. Та прижалась к старой женщине.

— Ну, буде, буде…

«А ведь родит. И что ж он будет — безотцовщиной?.. Вырастет, а она ему все и расскажет. Отец, мол, подлец, бросил… И бабка твоя ведьмой была… Правда, может, буду я уже в сырой земле лежать… Ну, а пока? Пока живу. Пока глаза глядят! Как же я на мальчонку-то гляну?»

— Ну, буде, буде! — властно приказала Анастасия Сидоровна. — На вот рушник, утрись. Утрись и иди домой… Я сама с ним поговорю.

— Ой, мама, только не это…

И сама не знала Нина, что это «мама» совсем растопит лед в сердце старой, незлобивой от природы женщины.

— Иди, тебе говорю, — почти ласково сказала она. — Я сыновей своих знаю. Не бойся… А завтра приходи…

И только ушла Нина, явился Алексей. Как бы даже не встретились они? Но нет. По нему не заметно. Анастасия Сидоровна сначала накормила сына: налила полную тарелку наваристого борща. Достала соленых помидоров, графинчик с водкой.

— Это что за праздник сегодня? — удивился Алексей.

— Замерз, поди, — ушла от ответа мать.

— Есть немного.

Когда Алексей хорошо пообедал, погрелся у печки, разомлел, Анастасия Сидоровна подступила к нему:

— Ну что, сынок, скоро, значит, внука будем нянчить.

— Какого внука, мама? Вы что?

— Сына твоего, а моего внука…

— Да бросьте вы, мама… Вечно придумаете…

— Не придумала я… Была у меня Нина, и вот тебе мой сказ: думала я о другой жене для тебя. Но раз вы ребеночка исделали, негоже ему без отца расти. А откажешься — не будет тебе моего материнского благословения во веки веков.

— Да не может этого быть, мама. Наврала Нинка…

— Не, сынок, чую, что не наврала.

— Где она сейчас?

— До дому пошла. А ты куда? Вона завтра прийдэ.

— Так то же завтра.

Алексей натянул валенки, набросил полушубок, схватил шапку и выскочил на улицу.

Анастасия Сидоровна перекрестилась:

— Господи, на все воля твоя божья.

На Европу обрушилась необычайно холодная зима. Не только север, не только центральную часть, но и южные страны захватил мощный арктический циклон. В газетах то и дело появлялись сообщения о колоссальных снежных обвалах в Альпах, о прекращении сообщения между Парижем и Гавром, о гибели тысяч пальм в Неаполе…