— Ну если так, товарищ бригадный комиссар, тогда — служу Советскому Союзу!..
И вот этот момент настал: надо вручить цветы. Приятно, что певице. Хорошо она пела. Алексей без робости, легко вбежал на сцену.
— Это вам за песню, за нежность и за красоту, — сказал он, улыбаясь артистке.
— Спасибо… — Певица сделала такое движение, будто хотела обнять Алексея. А Алексей понял это буквально и тотчас же обнял ее и поцеловал в щеку, чем вызвал такие бурные аплодисменты бойцов и командиров, что казалось, рухнет крыша.
После концерта артистов пригласили на ужин в столовую. Алексей тоже туда попал. Место его оказалось рядом с певицей. Ванда говорила на очень забавной смеси русского, польского и украинского языков. Алексей понял, что Ванда из бедной семьи и, если бы Красная Армия не пришла сюда, никогда бы не попала в Киевскую консерваторию. Киев ей нравится, а петь она любила еще в детстве.
— А пан любе спивать?
— Люблю! — ответил Алексей. И тихонько запел: «Мы — Путивцы, и дух наш молод…»
— А, я вем эту песню. Но почему там други слова? «Мы — кузнецы…»
— Верно, — согласился Алексей. — Это мы с братьями переделали слова на свой лад. Нас четыре брата, Путивцевы, вот мы и поем: «Мы — Путивцы…»
Духовой оркестр заиграл вальс. Алексей пригласил Ванду на танец. Щеки у Ванды в танце раскраснелись, глаза озорно сверкали.
— Душно. Может, на воздух выйдем? Прошу, пани…
— Пан теж разумееть польску мову.
— Трошки.
Тихая теплая ночь вызвездила небо. Из рощи доносилось соловьиное пение.
— Як файно, — сказала Ванда.
— Да, хорошо, — согласился Алексей.
— И пан мае дивчину? — неожиданно спросила Ванда.
— Маю женку и двух деток!
— Пан такий млодой и мае юж двух деток?
— Я не такой молодой, Ванда, я — моложавый…
— Моя мама русская, — сказала Ванда. — Она мне много повядала про русских. Пан такий русский человек, которого я вообразила задолго до приезда в Советский Союз…
…Алексей, вернувшись в часть, долго не мог уснуть в эту ночь. Хотелось рассказать товарищам о Ванде, но те давно уже спали. Часы показывали без пятнадцати три. «Пора и мне спать», — решил Алексей и до шеи натянул суконное солдатское одеяло — к утру начало свежеть.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Волейбольная команда, капитаном которой был Дмитрий Дудка, выехала на соревнования в Перемышль 16 июня. Митька в первый же день отборочных игр завоевал сердца болельщиков и похвалу начальника команды. Волейболисты, победившие в Перемышле, должны были выехать в Киев, для встречи со сборной местного гарнизона. Победителю предстояла поездка в Москву на первенство Вооруженных Сил СССР.
Легко выиграв у танкистов и у 99-й дивизии, команда Дмитрия Дудки должна была 22 июня играть с пограничниками. Эта встреча обещала быть самой интересной. У пограничников подобрались рослые, прыгучие ребята, хорошо играющие и в нападении, и в защите. Вместе с Митькой, третьим номером, играл старшина Чибисов. Как нападающий Чибисов был довольно слаб, но зато хорошо выбрасывал мяч над сеткой, и Митька настоял, чтобы его включили в сборную гарнизона.
После игры Чибисов, получив разрешение начальника команды, надраил бархоткой сапоги, подшил свежий подворотничок к гимнастерке и предложил Митьке пойти с ним в увольнение — «раскинуть сети». Собственно, «сети» раскидывать было незачем: Чибисов еще накануне познакомился с двумя девушками и только не мог решить, какая из них ему нравится больше.
«Может, пойти развеяться?» — подумал Митька.
В первые дни после отъезда Аси Митька не чувствовал себя так скверно, как сейчас. Казалось бы, чем дольше разлука, тем желание увидеть Асю должно было быть не столь острым. Но так только казалось. Ася обещала написать, но письма не было целый месяц. Наконец оно пришло.
Вначале Ася писала о своем времяпрепровождении: «Бездельничаю…»,«Хожу в театры…»,«У нас начались белые ночи». Но вот Митька задержал внимание на строчках:
«Как-то у Горького я прочла, что любовь, как чудесный сон, может сниться только однажды… Мне лично кажется, что любить можно два раза: первый раз, когда сам даже не знаешь, что любишь, и этот первый раз редко остается на всю жизнь, и потом второй раз — глубоко, навсегда…»
А еще через несколько строк Ася писала:
«Знаешь, Митя, мне вчера приснился такой сон: горы, черные, острые, без всякой растительности, и небо над горами серое, угрюмое. Солнце — мутноватый шар, без лучей — висит низко, воздух тяжелый и тоже желто-пыльный. Я долго-долго иду, кажется, конца не будет. И вдруг совершенно неожиданно горы расступаются и прямо, совсем близко, синее небо сливается с изумрудными волнами океана. Около самого берега легкое белое суденышко с шелковыми парусами, а ко мне лицом стоит капитан этой шхуны — юноша в белой рубашке, тонкий, загорелый и с каштановыми кудрями и яркими серыми глазами. Лицо тонкое, сухо очерченное, с чуть запавшими щеками, лоб высокий. Не красавец, но страшно хорошее, умное лицо… Вот и все… Вообще я тебе, кажется, пишу какие-то глупости».
Митька несколько раз перечитывал это письмо и знал его уже почти наизусть. Он не расставался с ним и носил в нагрудном кармане гимнастерки вместе с комсомольским билетом.
Собираясь в увольнение, он полез в карман за расческой, и пальцы его нащупали конверт…
— Знаешь, Сергей, я, наверное, не пойду. Завтра ответственная игра, да и ты приходи пораньше — выспаться надо…
И как ни уговаривал Сергей Чибисов Дмитрия, тот решительно отказался идти с ним. Чибисову ничего не оставалось, как пойти самому. Когда старшина ушел, Митька вытащил знакомый конверт, но перечитывать письмо не стал, повертел его в руках и снова спрятал в карман. «Может, в части меня ждет еще письмо…» — подумал Митька. Он подошел к раскрытому окну. Вечер был тихим, теплым. Со стороны реки Сан тянуло приятной прохладой. «Милая…» — подумал Митька об Асе.
А третий любил королеву.
Он молча пошел умирать,
Не мог он ни ласке, ни гневу
Любимое имя предать.
Кто любит свою королеву,
Тот молча идет умирать…
* * *
В четыре часа утра немцы открыли сильный артиллерийский огонь по Перемышлю, по дорогам, ведущим в тыл, и особенно по участкам второй, третьей и четвертой комендатур пограничного отряда. С первых же залпов им удалось поджечь вокзал и разрушить здание штаба. Гитлеровское командование хорошо было осведомлено о расположении воинских частей в районе Перемышля и имело точный план города.
Пользуясь внезапностью и отсутствием артиллерии в погранотряде, гитлеровцы безнаказанно выкатили пушки на набережную реки Сан.
Прямой наводкой они расстреливали беззащитный город. Но вот вступила в действие артиллерия Перемышльского укрепленного района. К сожалению, ее было мало — укрепрайон имел только тридцать процентов артиллерии, положенной ему по штатному расписанию.
Первыми же выстрелами советские артиллеристы подожгли воинский эшелон по ту сторону Сана и нефтехранилище — черный клубящийся дым пополз в небо.
Дмитрий Дудка и Сергей Чибисов успели выскочить из гостиницы до того, как в нее угодил вражеский снаряд. Заслышав свист очередного снаряда, они распластались прямо на мостовой. Оружия у них не было.
— Побежали к машине! — крикнул Чибисов после разрыва снаряда.
— Куда?
— К машине! В часть надо…
В нескольких кварталах на территории одной из комендатур погранотряда стояла полуторка, которая привезла их из-под Львова, из части, на соревнования.
Перебежками, от дома к дому, Дудка и Чибисов рванулись к комендатуре. В это время над городом появились гитлеровские самолеты.
— Смотри, смотри! — крикнул Чибисов.
Казалось, прямо на них разворачивалось звено самолетов с черными крестами. Это были бомбардировщики — «Юнкерсы-87». С надрывным, пугающим, страшным завыванием пикировали они вниз. Тяжелые черные капли отрывались от них — бомбы! Не сговариваясь, Дудка и Чибисов побежали к одной из воронок, скатились вниз, памятуя, что в одну воронку две бомбы попасть не могут. Но надо было выбираться из нее и бежать дальше под разрывами снарядов и бомб в расположение комендатуры.
