Маша Тополькова стала помогать жене посла. Случалось ей встречаться и с женой английского премьер-министра. Клементина Черчилль держалась очень просто и открыто.

По всему было видно, что Клементина Черчилль, искренне взялась за эту работу. Весь пропагандистский и административный аппарат был к услугам миссис Черчилль. В Россию этот фонд отправил значительные пожертвования.

— Меня волнует та великая драма, которая разыгралась в вашей стране, — говорила она своим русским помощницам. — Год назад я получила письмо от группы английских женщин, мужья и сыновья которых были в армии. Они настаивали на открытии второго фронта. И я тогда подумала, если английские женщины требуют открытия второго фронта, то есть готовы рисковать жизнью своих любимых, то долг всех нас оказывать России посильную помощь… Так мне пришла в голову мысль создать «Фонд помощи России»…

Как-то встретившись с советским послом, Черчилль после окончания официальной части беседы, лукаво глянув искрящимися от смеха глазами, сказал:

— Что говорить!.. Престиж СССР за последнее время в Англии невероятно возрос… Дело дошло до того, что моя жена полностью советизирована… Дома она ни о чем другом со мной не говорит, как о Красной Армии, о замечательных советских женщинах, с которыми она работает… Не могли бы вы избрать ее в какой-нибудь совет? Право же, она этого заслуживает…

Победа Красной Армии под Сталинградом, разгром 330-тысячной немецкой армии в волжских степях долгое время не сходили с первых полос всех английских газет. Советское посольство буквально было наводнено различными делегациями, которые приходили с заводов, фабрик, из учебных заведений. Приходили учащиеся школ со своими учителями. Встречи с детьми были особенно трогательны.

25-ю годовщину Красной Армии официальные власти в Лондоне решили отметить в самом большом зале в Лондоне — Альберт-холле. На этом вечере собралось более десяти тысяч человек.

Во время приема Юрий Васильевич, как обычно, находился рядом с послом.

— Как фантастична жизнь, — шепнул посол Тополькову. — Мог ли кто-нибудь предположить четверть века назад, что заправилы Сити и Уайт-холла будут торжественно отмечать день рождения Рабоче-Крестьянской Красной Армии, грозы буржуазии? А вот случилось же это… Воистину в политике никогда не говори «никогда»…

Победа советских войск на Волге имела, однако, и другую, оборотную сторону. Она внесла преждевременное успокоение в сердца многих англичан: русские бьют немцев… Немцы все равно теперь будут разбиты…

Те, кто занимал командные посты в армии, ведущие политики были обеспокоены теперь не исходом войны — для них он тоже стал теперь ясен, а тем, чтобы не опоздать к дележу «победного пирога». «Красная Армия не стала слабее… — рассуждали они. — Напротив, она набирает силу… Смогут ли в таком случае Англия и Америка сделать послевоенный мир таким, каким бы им хотелось?.. Не возникла ли опасность «советизации» Европы?»

Маша Тополькова на ленче у Мери разговорилась с двумя ее старыми приятельницами по колледжу. Сначала говорили о войне. Потом всерьез стали обсуждать, куда лучше всего поехать отдыхать, когда окончится война.

Одна из них сказала:

— Европа будет разорена… На Лазурный берег ехать не стоит… Разве что в Швейцарию…

Другая склонялась к тому, что все-таки лучше будет поехать в Латинскую Америку…

Когда Маша рассказала об этом разговоре мужу, тот ответил ей:

— А что ты хочешь от этих английских женщин! Я недавно говорил с Даффом Купером, и он заявил мне, что после победы русских под Сталинградом он вернется к занятиям историей иудейского государства… И это говорит видный политический деятель, член парламента… Говорит так, будто война уже закончилась и Берлин взят…

Чарльз Стронг о событиях в Сталинграде отозвался лаконично, но довольно определенно:

— Не могли бы вы, русские, прислать нам в Англию парочку ваших генералов? Может, и у нас дело бы сдвинулось с мертвой точки.

Выступая в Лондоне на выставке «25 лет Красной Армии», советский посол сказал собравшимся:

— Как ни радостны наши победы под Сталинградом, как ни ценны успехи 8-й английской армии в Африке, было бы величайшей ошибкой считать, что фашистская Германия уже дышит на ладан…

Через несколько дней посол запросил аудиенцию у английского премьер-министра.

Перед встречей с Черчиллем он вызвал Тополькова.

— Я хотел бы, чтобы при этом разговоре присутствовали вы как представитель прессы, — сказал он Юрию Васильевичу.

Черчилль принял их в своей резиденции на Даунинг-стрит. Он был в домашней одежде. Этим английский премьер как бы хотел показать, что их встреча носит полуофициальный характер.

Посол во время этой встречи настойчиво пытался выяснить: можно ли рассчитывать на то, что второй фронт в Европе все-таки будет открыт хотя бы в наступившем, сорок третьем году.

— Право, затрудняюсь сказать что-либо определенное, — ответил Черчилль.

— Но как же так?! — не мог сдержать своего возмущения советский посол.

— Мы, англичане, смогли бы выделить сейчас для ламаншской операции 12—15 дивизий, а американцы?.. Пока у американцев на берегу Ла-Манша только одна дивизия. — Черчилль разжег очередную сигару.

Воспользовавшись паузой, посол спросил:

— Как — одна? Вы говорили мне в ноябре, что в Англии находится одна американская дивизия. Неужели с тех пор ничего не прибавилось?

— Так оно и есть… С ноября американцы не прислали ничего. Когда я был в Москве, я исходил из того, что американцы к весне сорок третьего года доставят в Англию 27 дивизий, как они обещали. Из этого я исходил, когда говорил со Сталиным… Сейчас американцы обещают к августу только четыре-пять дивизий… Как вы думаете, сколько человек содержит американская дивизия? — неожиданно спросил Черчилль.

— Не знаю, право, — пожал плечами посол. — Вероятно, тысяч восемнадцать-девятнадцать…

Черчилль неожиданно рассмеялся:

— Верно… Если считать только бойцов… А если считать весь обслуживающий персонал, то пятьдесят тысяч…

— Как пятьдесят тысяч?!

— А вот так!.. Пятьдесят тысяч. Конечно, дивизия не может быть без интендантской службы, транспорта, медицины… Это в порядке вещей… Но в американской дивизии два батальона прачек, один батальон стерилизаторов молока, один батальон портных, один батальон сапожников…

Одним словом, у нас в Африке около полумиллиона войск, а это всего составляет 10—11 дивизий… Мы, англичане, в этом отношении плохи, а американцы еще хуже…

Откровенность английского премьер-министра следовало понимать как попытку как-то сгладить то, несомненно, неприятное впечатление, которое должны были вынести из этой беседы русские. Хотя, как выяснил Топольков у Стронга, Черчилль не преувеличивал, когда говорил о составе американской дивизии, но главной его целью было, пусть даже конфузя своего заокеанского союзника, всю ответственность за оттяжку со вторым фронтом возложить на американцев.

Было ясно, что и в сорок третьем году второго фронта в Европе не будет…

В феврале сорок третьего года все немцы надели на рукава черные повязки. На три дня закрылись все кинотеатры, все увеселительные заведения… Это был траур по 6-й армии Паулюса, погибшей под Сталинградом.

Ни одна немецкая газета не выходила без упоминания этого города на Волге…

Немцы произносили его с ударением на первом слоге: «Ста́линград!»

Впервые Германия задумалась о возможной расплате.

Для рабов, томившихся в лагерях, Сталинград как бы разделил войну на две половины: первую, в которой немецкое оружие, казалось, не знало поражений, и вторую, послесталинградскую…

Слово «Сталинград» передавалось от одного к другому, шелестело на устах у русских, французов, поляков, бельгийцев, чехов, голландцев, у всех иностранцев, бывших в Ростоке.

В сердцах рабов, заключенных, рождалась надежда: не гибель ждет нас в лагерях, не гибель!.. Пусть не все доживут… Но те, кто доживет, увидят Победу!