— Конечно! Безусловно!
— Мы будем голосовать за вас, сенатор!
— Мы, женщины, проведем вас в сенат!
— Мы читали о вашей головокружительной карьере, сенатор!
— Карьера сенатора Каридиуса в Конгрессе тесно связана с моей карьерой в Женских клубах! — прокричала миссис Сассинет, кивая и улыбаясь.
— Это почему же, Мэй? — послышался чей-то голос.
— Потому что он был первым членом Конгресса, с которым я советовалась по вопросу о нашем великом патриотическом движении за высечение статуй в Скалистых горах. — Взрыв рукоплесканий. — Потому-то я и убеждена, что мы оба будем избраны, — все так же громко продолжала миссис Сассинет. — Я глубоко верю в то, что пути наших звезд скрещиваются!
Новые аплодисменты. Каридиус тем временем добрался до кресла великой деятельницы, так что они могли наконец обменяться рукопожатиями и перестать кричать во всю глотку. Некая почтенная матрона, сидевшая рядом, спросила миссис Сассинет, что означают ее слова о скрещивающихся путях.
— Видите ли, Джен, мне хотелось узнать, буду я избрана или нет, и потому, приехав в Вашингтон, я пошла к гадалке.
— Ну, и?..
— И она мне сказала, что путь моей звезды скрещивается с путем звезды красивого брюнета.
Каридиус поклонился.
Джен подняла свои крашеные и выщипанные брови.
— Но почему вы думаете, дорогая, что речь шла о вашей политической звезде?
— Я не думаю, а знаю. Я ее спросила прямо: «Вы говорите о моей политической звезде?» И гадалка сказала: «Да, именно о ней. Все то, что ожидает этого красивого брюнета, ожидает также и вас».
Из толпы деятельниц Женских клубов понеслись вздохи и восклицания.
— Как странно… Откуда она могла знать?
— Тут что-то есть… не правда ли? Тут что-то есть.
Но кто-то внес скептическую ноту:
— Беда только в том, что ваши выборы состоятся раньше, чем выборы мистера Каридиуса, Мэй; так что вряд ли его судьба может послужить предзнаменованием вашей.
Послышался смех. Миссис Сассинет на мгновение растерялась, но тут вступился Каридиус:
— Это так называемое пророчество постфактум — самый точный вид предсказания.
Взрыв хохота — особенно громко смеялись те, которые не совсем поняли, что он хочет сказать, и Каридиус мысленно уже подсчитывал приобретенные голоса.
Миссис Сассинет подозвала ближайшего из своих пажей.
— Где фотограф? — спросила она.
— Фотограф, миссис Сассинет? — переспросила девушка, оглядывая море женских голов.
— Да, я просила, чтобы из «Газеты» прислали фотографа, снять мистера Каридиуса вместе со… со всеми нами.
— Ах, миссис Сассинет, — сказал Каридиус, слегка понизив голос. — Фотограф был здесь, он вошел вместе со мной, но его… гм… ему пришлось удалиться.
— Удалиться?
— Да… видите ли, он чересчур энергично проталкивался в толпе дам… с аппаратом и лампами… служители обратили на это внимание и вывели его через боковую дверь.
— И поделом! — вскричала одна из женщин. — «Газета» позволяла себе высмеивать наши митинги; очень хорошо, если ее фотографа выставили за хулиганство.
Миссис Сассинет сделала широкий жест прирожденного политика.
— Друзья мои, все газетчики — мужланы, и с этим ничего не поделаешь. Но нам нужно, чтобы в газете появились наши фотографии. Позвоните, пусть пришлют другого фотографа!
Распоряжение пошло из уст в уста, сначала по салону, потом по коридору и, наконец, затерялось вдали:
— Позвоните, пусть пришлют другого фотографа!
— Позвоните, пусть пришлют другого фотографа!
— А вы, сенатор Каридиус, — продолжала между тем миссис Сассинет, — оставайтесь здесь и приготовьтесь защищать нас, женщин, от грубости вашингтонских фотографов.
36
Три дня спустя Каридиус получил от Мирберга настоятельное приглашение побывать в конторе.
Как только он вошел в кабинет Сола, тот протянул ему открытку.
— Взгляните, — сказал он, словно дело шло о чем-нибудь чрезвычайно важном.
Каридиус не без любопытства взял в руки открытку. Это была обыкновенная почтовая открытка с изображением какого-то небоскреба в Сан-Франциско. На оборотной стороне, кроме адреса, было написано следующее:
«Как отсутствующие будем голосовать за вас письменно из Гонолулу. Желаем удачи. Супруги Эссери».
Каридиус был тронут:
— Это очень мило с их стороны.
— Не в том дело, что мило; это мысль!
— Какая мысль?
— Эти люди расположены к вам. Вы участвовали в одном их дельце, вы получили комиссионные за продажу Японии изобретения Эссери, а они все-таки расположены к вам!
Каридиус улыбнулся.
— Да, — продолжал адвокат, — в вас положительно есть что-то располагающее, Каридиус. Вы можете понравиться любому человеку, почти без исключения. Вот, например, «Лига независимых избирателей», которая положила начало вашей карьере… единственным стимулом для возникновения этой нелепой организации было то, что вы понравились…
— Позвольте, вы хотели сказать про какую-то мысль…
Мирберг стал серьезен:
— Присядьте.
Каридиус сел. Адвокат повернулся на своем вертящемся кресле и наклонился к Каридиусу:
— Литтенхэм намерен наводнить наш округ деньгами, чтобы побить вас.
— Вы почем знаете?
— Мне сказал Крауземан. Он уже получил часть денег. И вручил мне три тысячи долларов с предложением поработать в пользу Лори.
— Вы их, надеюсь, не взяли?
— Разумеется, взял. Я всегда получаю деньги от Крауземана в начале всякой политической кампании.
— Так значит… Скажите, вы нарочно вызвали меня сюда, чтобы объявить мне о вашем намерении работать в пользу…
Мирберг замахал рукой, словно отгоняя от лица докучливую муху.
— Да нет же, я выхожу из крауземановской организации. Так всегда делают перед уходом: берут, что можно, и начинают работать на другого. Об этом не тревожьтесь, это вполне законная процедура.
Ну, хорошо… а при чем тут я?
— Вот что… нам надо, чтобы вы поработали.
— В каком смысле?..
— В обыкновенном: что-нибудь делать руками или головой… Слушайте, Каридиус, кроме шуток, мне надо поговорить с вами. Дело в том, что деньги Канарелли подходят к концу. Уэстоверский банк в самом деле здорово обчистил нашего Джо. И он, конечно, бесится, что Литтенхэм прикарманил его денежки и пускает их в ход против его, Джо, кандидата… Кстати, я думаю, это излечит вас от угрызений совести по поводу трех тысяч, которые мы взяли у Крауземана и потратили на вашу выборную кампанию: мы только получили обратно одну каплю из целой бочки, которую украл у нас Литтенхэм.
— Чего же вы от меня хотите? Что я должен делать?
— Вот что. Как я уже сказал, деньги Джо на исходе. И для того, чтобы пройти в Сенат, вам надо… заполнить разницу между тем, что тратит мистер Литтенхэм, и тем, что может истратить Джо; заполнить… личным воздействием… обаянием… умением понравиться женщинам.
— Другими словами, вы хотите, чтобы я пошел и очаровал избирательный округ?
— Вот именно. Причем, заметьте, я приношу мои извинения. Мне весьма неприятно, что я оказался вынужденным сказать своему кандидату: «Ступайте, убедите людей голосовать за вас. Используйте свои личные качества и тащите их к урнам!» Это очень опасный способ приобретать голоса.
— Почему?
— Опасный с точки зрения создания хорошего правительства. Разве вы не знаете, что человек, обладающий личным обаянием, редко обладает чем-нибудь еще? Он просто нравится, как актер или как женщина, и больше ничего. Поэтому я и говорю: политические должности всегда должны покупаться и продаваться. Каждый поданный голос должен быть оплачен; совсем не дело, чтобы избиратель шел голосовать плененный сомнительными цветами красноречия. Раз у человека есть деньги на покупку голосов, значит, он достаточно ловок, чтобы обзавестись капиталом. Значит, он человек деловой, энергичный и достоин занять важный политический пост. А когда человеку приходится выступать и вымаливать себе голоса… когда ему нужно выставлять себя напоказ и произносить речи, это как-то унизительно… Так поступают у нас на Западе и на Юге… но — благодарение богу! — наши капиталисты до сих пор ограждали нас от подобного проституирования избирательной урны. И каковы результаты? Результаты таковы, что восточные штаты всегда посылали и посылают в Конгресс достойных людей, и мы легко удерживаем в своих руках политическую гегемонию в стране!