— Мистер Каридиус, — с увлечением продолжала она, — это билль о том, чтобы в наших Западных штатах из высоких горных вершин была высечена группа статуй, которые увековечили бы на все времена память о тех героях американской революции, что положили свои жизни за новую, еще не проверенную, но величественную концепцию индивидуальной свободы, индивидуальных прав, индивидуального счастья! Вы понимаете, конечно, мистер Каридиус, что, посвящая эти монументы, поднимающиеся до самых облаков, революционным чаяниям наших предков, мы тем самым воздвигаем памятник и нашим нынешним деяниям!

Каридиус, смотревший в это время на вычурно исписанный пергамент, увидел, что миссис Сассинет цитирует наизусть выдержки из своего билля, который, несомненно, заучила от начала до конца.

Каридиус был потрясен. Он чувствовал себя в положении человека, столкнувшегося с таким бездонным идиотизмом, который уже не приходится оспаривать.

— Кажется… кажется, на Юге, некоторые женские организации уже занимаются этим делом, — осторожно сказал он.

— Конечно, конечно, — прожурчала миссис Сассинет. — И вот сейчас, когда наша страна хочет расходовать деньги с тем чтобы не производилось ничего низменного и утилитарного, — разве сейчас не самый подходящий момент нашей национальной истории, чтобы приступить к созданию статуй из Скалистых гор?..

— О да… да… Безусловно, — согласился член Конгресса.

— Это дело абсолютно бесполезное.

— Совершенно верно.

— Обойдется оно значительно дороже, чем перепашка всходов пшеницы, а когда будет закончено, останется великолепный памятник, и народу будет по крайней мере на что поглядеть.

— Ну, знаете, народу было на что поглядеть и тогда, когда вы у себя на Западе перепахивали пшеницу, — многозначительно заметил Каридиус.

— На что же это?

— На прейскуранты рыночных цен.

Миссис Сассинет улыбнулась:

— Это правда, но прейскуранты не проживут так долго, как наши горы. А сами поля представляли собой далеко не изящную картину. Мой муж перепахал около двенадцати тысяч акров.

— Двенадцать тысяч акров! — воскликнул Каридиус, на этот раз искренне потрясенный. — Ваш супруг не снял ничего решительно с двенадцати тысяч акров?

— Да, пшеницу задисковали так поздно, что там уже ничего не могло расти, даже трава. И когда я смотрела изо дня в день на голую землю, мне и пришло в голову, не лучше ли было вложить этот труд во что-нибудь красивое. У нас из окон видны горы, вот я и придумала высечь из гор статуи.

После такого объяснения план миссис Сассинет показался Каридиусу уже значительно менее безумным, чем на первый взгляд. Нетрудно было представить себе, что женщина, которая день за днем смотрит на двенадцать тысяч акров голой земли, могла дофантазироваться нивесть до чего.

— Я говорила миссис Сассинет, — вставила мисс Литтенхэм, — что ей нужно обратиться в комиссию по памятникам. Я уже выяснила, кто председатель этой комиссии.

Каридиус с благодарностью взглянул на своего секретаря.

— Конечно, туда вам и надлежит направить ваш билль, миссис Сассинет.

— Но мы можем рассчитывать на вашу поддержку? — проворковала дама в соболях.

— Безусловно, — заверил ее Каридиус с невозмутимым видом. — Вы говорили, что узнали, кто председатель комиссии по памятникам, мисс Литтенхэм? Миссис Сассинет, разрешите мне представить вам мисс Литтенхэм. Это дочь Меррита Литтенхэма.

Миссис Сассинет обернулась с полуоткрытым от удивления ртом.

— Уж не того ли Меррита Литтенхэма?

— Того самого. Мисс Литтенхэм интересуется политикой…

— Ах, боже мой… в наши дни молодые девушки так честолюбивы… Я страшно рада с вами познакомиться, мисс Литтенхэм.

— Я провожу вас к председателю комиссии по памятникам, — предложила мисс Литтенхэм.

— О, вы меня очень обяжете… Как, эта собака тоже идет с нами?

— Это моя собака.

— А я все смотрю на нее… и удивляюсь… — Дверь закрылась за обеими дамами.

После ухода миссис Сассинет Каридиус чувствовал себя как человек, очнувшийся после дикого и в то же время смешного кошмара. Сначала эта женщина показалась ему почти неправдоподобной, но, пораздумав о ней спокойно, — благо ее уже не было в кабинете, — он увидел в ней просто-напросто типичную богатую американку, признанный гений в своем женском клубе. В конце концов на свой женский манер она лишь отражала действия своего супруга, уничтожившего двенадцать тысяч акров плодородной земли.

Пока Каридиус раздумывал, дверь его кабинета снова распахнулась, но вместо мисс Литтенхэм, которую он ожидал, он увидел Джима Эссери и Розу Сейлор. Он вскочил с кресла и радушно протянул им руки:

— Как приятно видеть психически здоровых людей! Садитесь.

— Психически здоровых?

— Да, нормальных, уравновешенных, трезво мыслящих. У меня сейчас была такая посетительница… Впрочем, члену Конгресса, вероятно, не подобает рассказывать о своих посетителях. Лучше вы мне расскажите о том, что делается у нас.

— Мисс Стотт и Мирберг поженились.

— Вот как?

— Да, перед нашим отъездом, сегодня поутру, мы видели ее у него в конторе. Она помогает ему в работе, — сказал Эссери.

— Очень хитро придумано, — заметила Роза Сейлор. — Взял ее к себе в контору, где она будет занята и счастлива, вместо того, чтобы, как подобает джентльмену, запереть ее в квартире, где она только и делала бы, что раздумывала, насколько ей жилось бы приятнее, если бы она вышла за кого-нибудь другого.

Каридиус ощутил смутное сожаление, что упустил Конни Стотт.

— А брат Паулы Эстовиа — тоже в конторе Мирберга, служит там рассыльным.

У Каридиуса мелькнуло подозрение: действительно ли эти перемены произошли по велению сердца Мирберга, или, может быть, он, устранял таким способом возможных свидетелей по делу Канарелли?!

Вслух он сказал:

— Видимо, Сол обрастает помощниками.

— Он в каждом человеке пытается открыть источник дохода, — сказал Эссери. — Так смотрят на мир все люди, умеющие богатеть.

— Против этого нечего возразить, — сказал Каридиус.

— Но это-то и делает общество бесчеловечным, — заметил изобретатель с некоторым раздражением. — Если бы на людей смотрели как на людей, а не как на орудия, которые можно использовать, то на свете не было бы таких вещей, как агрессивные войны, потогонная система и т. д., и в лабораториях компании Рэмб-Но не эксплоатировали бы ученых…

Выпад Эссери, с точки зрения высокой морали, против завода военного снаряжения показался Каридиусу забавным: было ясно, изобретатель силится обосновать собственное намерение нарушить контракт и утаить свое изобретение от Рэмбург-Норденской компании Вдруг он встрепенулся:

— Кстати, я должен предупредить тебя.

— В чем дело?

— Мой личный секретарь, мисс Литтенхэм, — дочь Меррита Литтенхэма, которому принадлежит завод военного снаряжения.

Эссери смутился.

— Да, да… неудобно получается.

— Она что тут, шпионить поставлена? — спросила мисс Сейлор.

— О нет, нет! Она очень милая, очаровательная девушка.

— Да, но как же это будет? — поморщился Эссери. — Мне нельзя ни телеграфировать тебе, ни позвонить о… нашем деле… она сейчас же обо всем узнает.

— А разве вы теперь не фирма? Все ведь будет делаться от имени компании Сейлор и Роз?

— Да, конечно, но тут легко сорваться… Как неприятно, что именно эта девушка твой секретарь. Теперь… все дело выглядит… в ложном свете. Ведь чего я добиваюсь? Хочу сохранить мое изобретение для военных нужд страны. Цель не коммерческая, а чисто патриотическая. Но как убедить в этом твоего секретаря?

— Послушайте меня, Джим, — перебила его Роза Сейлор. — Она, конечно, этого не поняла бы. Ни одна женщина не поняла бы. Лучше и не пытайтесь. Ваши чертежи с вами? Передайте их мистеру Каридиусу. А где эта девушка сейчас?

— Она вышла на минутку.

— Значит, она сейчас вернется. Вот тебе чертежи и формулы моего изобретения. Как американский гражданин-патриот, я хочу, чтобы они были переданы в Военное министерство. Как же ты намерен поступить с ними?