Войдя в свою канцелярию, Каридиус в нерешительности остановился на пороге. Он не знал, удобно ли при создавшемся положении, как обычно, поцеловать своего секретаря. Но в конце концов… она ведь может остановить его, если пожелает. Сомнения его рассеяла сама Мэри Литтенхэм, первой бросившаяся в его объятии.

— Что ты сегодня так рано?

— А ты почему продолжаешь приезжать так рано? — спросил в свою очередь Каридиус, совсем позабыв об оскорблении, которое он нанес ее отцу.

Она откинула голову и с лукавой улыбкой посмотрела на него.

— Я… отделываю нашу квартиру…

У Каридиуса едва не подкосились ноги.

— Мэри! Не может быть!

— А как же?.. Поставили ванну… привезли кое-какую мебель… устроили маленькую столовую с духовкой для поджаривания хлеба.

Каридиус не находил слов.

— А что говорит эта… как ее… хозяйка?.. — спросил он, наконец.

— Миссис Сиббатс… ничего не говорит… только смотрит, разинув рот…

— Послушай, Мэри, — умоляюще зашептал он, — проведем там сегодняшнюю ночь…

Девушка слегка отодвинулась и прижала пальчик к его губам:

— Дорогой мой, там еще не готово. Да и нельзя нам въехать туда, пока не кончилась твоя кампания за место в Сенате.

— Моя кампания… ты знаешь?

— Конечно… я ведь читаю газеты.

Каридиус совсем растерялся. Ему ужасно хотелось, знать, как отнеслись к этому делу она и ее отец. Но так как не было возможности спросить прямо, он сделал обходное движение:

— Что общего между моей выборной кампанией в Сенат и сегодняшней ночью?

— А то, что тебе нельзя развестись с женой или вступить со мной в тайную связь, пока ты домогаешься выборной должности. Избиратели очень странно смотрят на такие вещи. При прочих равных условиях всегда выбирают того, чьи любовные похождения более отдалены во времени. Зачем же уменьшать свои шансы на победу?

На этот раз, как и всегда, логика мисс Литтенхэм победила. Каридиус скрепя сердце отказался от мысли о сегодняшней ночи. Но его не покидало острое желание узнать, почему Мэри полностью игнорирует его нападки на отца. Он перевел дух и спросил тоном, чересчур равнодушным, чтобы быть естественным:

— Ты видела статью обо мне в утренних «Новостях»?

— Видела.

— А что… сказал твой отец?

Мисс Литтенхэм с нежностью и восхищением пожала руку Каридиуса.

— О, папа был в восторге!

— Не может быть!

— Да, он сказал, что много лет ему не приходилось поддерживать кандидатуру такого талантливого молодого человека, как ты.

Каридиус слегка отодвинулся от Мэри и с раскрытым ртом уставился на нее:

— Так и сказал?

— Да, и он надеется, что ты побьешь сенатора Лори, так как ты этого заслуживаешь.

— Он… гм… он не рассердился, что я упомянул… — Каридиус с трудом перевел дух: —…упомянул… с… Военном министерстве?

— Да нет! Конечно, нет! — воскликнула Мэри. — Все кандидаты отца всегда ужасно на него нападают… понимаешь, чтобы приобрести доверие народа. И отцу это дает экономию… приходится покупать меньше голосов. За тебя, вероятно, многие будут голосовать добровольно. А сегодня, когда отец прочел, что ты обвиняешь его в продаже военной тайны Японии, он сказал, что это положительно гениальный ход.

— Почему?

— Еще бы! Это не только поможет тебе пройти, но и создаст видимость угрозы со стороны Японии, а следовательно, заводы военного снаряжения получат дополнительные ассигнования. Разве ты не замечал, что за газетной шумихой о войне с Японией всегда следуют солидные ассигнования на вооружение? Отец сказал, что твоя мысль о продаже важного военного секрета Японии — неплохой вариант старого жупела войны. Да, Генри, папа предсказывает, что из тебя выйдет великий государственный деятель.

Всю следующую неделю достопочтенный Генри Ли Каридиус не приезжал в Вашингтон — он был слишком занят предвыборной борьбой. В Мегаполисе его импрессарио были Мирберг и Мелтовский. Они устраивали публичные выступления своего кандидата, организовывали рекламу. К некоторому своему удивлению, Мирберг обнаружил, что Каридиус обладает голосом, прекрасно звучащим через микрофон. Поэтому он направил Каридиуса к специалисту по звукозаписи и заказал две дюжины пластинок с филиппиками против Меррита Литтенхэма и сенатора Лори. С десяток машин, снабженных мегафоном, которые приобрел для выборной кампании Джо Канарелли, должны были разнести эти филиппики по всему городу.

Помимо того, Мирберг заключил соглашения о личном появлении кандидата в клубах, кино, на боксерских состязаниях — всюду, где собирался народ. Он неизменно извинялся перед своим кандидатом, что заставляет его столько трудиться:

— Нужно подбирать все свободные голоса, какие имеются вокруг. Приходится экономить денежки Джо. А в день выборов ему еще предстоит заарканить уйму голосов. Ведь Литтенхэм забрал очень много его денег, а Крауземан не жалеет издержек.

Каридиус был несколько удивлен. Он не возражал против того, что Канарелли напрягает все свои силы, помогая ему, но он не понимал, зачем это нужно рэкетиру, и обратился к Мирбергу за разъяснением.

— Очень просто, — ответил адвокат. — Сенат — это следующая ступень. Как вам известно, раньше каждый штат составлял как бы собственность банков и крупных компаний. Теперь не то: хозяева штатов — местные политические воротилы и уголовный элемент. Но банки и компании еще держат в руках федеральное правительство. Однако и это не вечно будет длиться. Не думаю, чтобы Джо удалось завладеть правительством, но он может сделать первый шаг. Придет время, когда и в федеральных судах будет так же невозможно добиться обвинительного приговора против рэкетира, как сейчас в судах отдельных штатов. И когда это время наступит, профессия рэкетира станет столь же почтенной, как в наши дни профессия банкира. Лучшие умы Америки посвятят себя этому делу. Обнищавшие графы и герцоги роем хлынут из Европы, чтобы обхаживать дочерей великих американских рэкетиров, наживших свои состояния способами, поразительно сходными с теми, какие в свое время с таким же успехом применяли собственные предки этих самых графов и герцогов. И тогда клеймо торгашества будет снято с американских состояний, и мы еще увидим, как европейские царствующие дома будут выбирать королев среди американских девушек, вот почему, когда я помогаю Джо Канарелли, я совершаю патриотическое дело и служу возвышению общественного престижа моей страны.

Эта мысль казалась полуфантастической, но она была вполне в духе времени. Шестьдесят лет назад никто не мог себе представить, что нефтяные и железнодорожные концерны, подвергавшиеся всяческим нападкам, станут у кормила власти в отдельных штатах, не говоря уже о федеральном правительстве. А двадцать лет назад никому не могло и сниться, что правительства штатов перейдут фактически на откуп к рэкетирам. Так что, пожалуй, стоило призадуматься над мечтой адвоката об Америке, излеченной от торгашеского духа, Америке, облагороженной по европейскому образцу усилиями бандитов, налетчиков и рэкетиров.

Мирберг вытащил часы.

— Через пятнадцать минут у вас выступление в Обществе домовладельцев Пятидесятой улицы. Там вы должны обещать помощь против канареллиевского Союза защиты домовладельцев Пятидесятой улицы. В час тридцать пять вы должны быть на пристани Гаврской линии, чтобы приветствовать прибытие в Мегаполис парохода «Галлик», совершающего свой первый рейс из Гавра в Буэнос-Айрес и обратно. Далее вам придется побывать на собрании Общества оптовых торговцев птицей, где вы, конечно, тоже будете клеймить Канарелли и обещаете немедленное освобождение их от обложения. Но, главное, не забудьте посильнее напирать на продажу Японии американской военной тайны. Это их взбесит. Они давно привыкли к дани, которую уплачивают Канарелли, давно переложили ее на потребителя и не особенно сетуют. Да, кроме того, они прекрасно знают, что по этой части вы ни черта не сможете для них сделать. Им только доставит душевное удовлетворение послушать, как вы ругаете Канарелли. Зато военная тайна, тот факт, что Лори способствовал продаже нашей военной тайны Японии, — это пробудит в них дух 1776 года, и они отдадут свои голоса, все как один. Вперед, мой рыцарь, и пусть вашими устами американский орел свободы бросит вызов всему миру!