— Чем больше думаешь, тем яснее это становится, — согласился Каридиус.
— Вот то-то и есть. — Старик снова справился со своей бумажкой. — Итак, значит, к часу дня вы имели девятьсот восемьдесят шесть голосов. — Старик сочувственно кивнул. — Это совсем не плохо, мистер Каридиус, принимая во внимание, что вы ничего не платили избирателям и ничего им не обещали.
— Нет, кое-что я обещал, — поправил Каридиус. — Я обещал бороться против взяточничества и коррупции.
— Ну, разумеется, надо же что-нибудь говорить на предвыборном собрании. Нельзя же просто стоять и молчать. — Он опять заглянул в бумажку. — Достопочтенный Эндрью Бланк получил пятьдесят две тысячи семьсот шестьдесят пять голосов, а кандидат-социалист, как я уже сказал…
Каридиус кивнул головой, не понимая, куда тот клонит.
— Вам нехватает… — старик подсчитал, — пятьдесят одной тысячи семисот семидесяти девяти голосов.
— Очевидно, — без энтузиазма подтвердил кандидат.
— Таким образом, Бланк собрал примерно четверть всех наличных голосов в этом избирательном округе. Вот видите, какое великое благо — демократия: всегда остается простор для…
— Для чего? — спросил Каридиус, начиная волноваться.
— Я хочу сказать, что выборы легко повернуть в вашу пользу, стоит лишь заставить людей, голосовавших за Эндрью Бланка, проголосовать вторично, — за вас. Итог получился бы вполне законный, то есть он не превысил бы цифры зарегистрированных избирателей. Никто не мог бы сказать, что голосовали незарегистрированные.
— Проголосовать опять за меня! — воскликнул изумленный Каридиус.
— Да, за вас.
— На это я не могу согласиться!
— А если бы вы согласились, — продолжал старик невозмутимо, — я просил бы вас выполнить все обещания, которые я дал людям, финансировавшим нашу выборную кампанию.
— Разве достопочтенный Бланк отказался их выполнить?
— Нет, нет, нет! Ни слова против Эндрью Бланка! Мы вместе, неопытными юношами, начинали нашу политическую карьеру. Он шел вперед на виду у всех, я оставался в тени… Каждый действовал согласно своим талантам и склонностям. Мы всю жизнь были как родные братья, мистер Каридиус.
— Тогда почему же вы хотите провести в Конгресс меня?
— Это — вопрос экономии… не будет лишних расходов… Видите ли, полчаса тому назад я получил из Вашингтона известие, что… достопочтенный Эндрью Бланк умер в больнице во время операции. — Старик тяжело поднялся и, подойдя к камину, уставился в огонь, шевеля густыми бровями. — Просто не верится, мистер Каридиус, это Энди Бланка, моего старого друга Энди Бланка не стало.
Каридиус смотрел на него, пораженный.
— Умер? Вы хотите сказать, что мой противник умер?
— Я хочу сказать, что человек, долгие годы с блеском и честью представлявший нас с вами в Конгрессе Соединенных Штатов, скончался.
8
Радиовещательная станция WSBZ, умеющая точно учитывать вкусы публики, урвала пятнадцать секунд у получасовой передачи, посвященной репертуару популярных американских комиков Гаддо и Скуикс, чтобы вскользь оповестить слушателей о том, что достопочтенный Эндрью Бланк, член Конгресса, скончался в Вашингтоне, и на его место избран достопочтенный Генри Ли Каридиус.
Радиостанция не ошиблась в оценке интереса, проявленного публикой к этой новости, однако нашлись люди, которые восприняли ее не без волнения.
Мисс Роза Сейлор как раз в эту минуту включила радиоприемник, а ее товарищ по работе Джим Эссери тем временем разбирал на длинном столе в лаборатории листы «синьки» с разными схемами.
— Ты слышал, Джим! — воскликнула она. — Мистер Каридиус прошел в Конгресс!
Эссери вытаращил глаза от изумления.
— Другой кандидат, повидимому, умер. Известие пришло своевременно, и большинство избирателей проголосовало за мистера Каридиуса.
— Подумать только, какое счастье-то ему привалило!
— Если счастье вообще существует.
Эссери ласково улыбнулся:
— Я и забыл, что ты не веришь в счастье.
— Я верю в судьбу.
Эссери покачал головой.
— Судьба… последний оплот религии в сознании образованной женщины…
— Я верю в твою судьбу, Джим.
Джим подошел к своей лаборантке и обнял ее.
— Приятно иметь в лаборатории женщину, которая во что-нибудь верит.
Роза прижалась к нему:
— В жизни вера нужнее логики…
— Да, пожалуй… ты права…
Роза повернула голову и взглянула ему прямо в глаза.
— Джим, раз твой друг прошел в Конгресс, у тебя будет поддержка в суде.
— Поддержка в суде? Зачем? Когда?
— Если ты возьмешь патент на свой порох и продашь его Военному министерству. Мистер Каридиус будет в Вашингтоне, да?
— Да-а, разумеется. Я все думаю о том, как нам лучше обставить дело, если мы примем такое решение.
— Ну, этого уж я не знаю.
— Можно, пожалуй, взять патент под вымышленным именем, например: «Химическая компания Сейлор и Роз».
— Вот еще фантазия! Чтобы вся слава досталась мне!
— Еще неизвестно, какая будет слава.
* * *
В ночном кабачке под вывеской «Каир», в самом центре города, известие об избрании Каридиуса произвело несколько иной эффект.
В этом пышном и шумном заведении, за угловым столиком, откуда было удобно наблюдать за входившими и выходившими, мистер Джо Канарелли обедал в обществе мужчины и двух девушек. Он рассказывал, стараясь перекричать джаз-оркестр:
— И, понимаете, после того, как я этой старой карге сделал рассрочку, она прямехонько отправилась к полисмену и нажаловалась на меня!
Собеседник Канарелли, мужчина с льняными, почти белыми волосами, уставился на него.
— Ты шутишь, Джо… не может этого быть… после того, как ты оказал ей такую милость…
— Чорта с два! Еще и доложила ему, сколько было уплачено, ровно-ровнешенько. А полисмен явился ко мне, ну… и… пришлось поделиться… — Мистер Канарелли чувствовал себя глубоко оскорбленным, с ним поступили просто-напросто подло. — Ну, я, конечно, вернулся в ее лавчонку и разнес вдребезги все, что попалось под руку. Понятно?
— Удивительно, как это Джо не «разнес» заодно и старуху, правда? — обратилась одна из девушек, Элла, к молодому человеку с белыми волосами.
— Да, удивительно, — подтвердил Джо, поглядывая на Эллу, подружку Белобрысого Ланга, и сравнивая ее с Сибиллой, своей собственной приятельницей. Из двух девушек Элла как будто немного больше нравилась мистеру Канарелли, должно быть, потому, что она была подругой Ланга. И тут же в его памяти всплыла Паула Эстовиа, какой она стояла на пороге лавки, слушая его разговор с ее матерью.
В эту минуту в зал вошел мужчина в полицейской форме. Мистер Канарелли не изменился в лице, только положил на стол салфетку и взял в руку вилку.
— А, чорт, — сказал он спокойным тоном, слегка понизив голос, — вот идет О’Шин, тот самый, который вытряс из меня деньги.
— Так что же… с ним ведь договорились, как со всеми, — заметил Ланг.
— Он как будто кого-то ищет, — испуганно пролепетала Сибилла.
— Да ну его, — отозвалась Элла. — За что же он деньги получает? Еще удивительно, что Джо позволяет ему разгуливать по свету.
— С полицией надо полегче, — пояснил Канарелли. — И мы, как все смертные, нуждаемся в ее защите.
Полисмен пробирался между столиками, делая вид, будто не имеет никакой определенной цели. Проходя мимо рэкетиров, он спросил вполголоса, не задерживаясь и не глядя на сидящих за столиком:
— Заняты, Джо?
— Никогда не бываю занят…
— В мужской комнате… через несколько минут.
— Есть.
О’Шин прошел в другой конец зала и сел за свободный столик.
Ланг вопросительно взглянул на Джо Канарелли:
— Что за история?
— Понятия не имею, — нахмурился Канарелли, приглаживая свои и без того прилизанные черные волосы и поглядывая на дверь.
— Может, еще подоить хочет, — высказал предположение Ланг.
Канарелли поднял руку, плечо и бровь:
— Не знаю, у полиции нет никакой системы, только поэтому она не отбирает у нас хлеб.