Толстяк с изысканной грацией снял шляпу:

— Мадам, это зависит от того, что вам требуется.

— Мистер Бинг, разрешите познакомить вас с моей стенографисткой: мисс Литтенхэм, — вставил Каридиус.

— Литтенхэм! — воскликнул мистер Бинг. — Мисс Литтенхэм… как приятно видеть красоту в дебрях политики! Как я уже сказал, это зависит от того, что вам требуется, мисс Литтенхэм! Если ваша цель — переизбрание, обязательно берите помещение в нижнем этаже старого здания. Если ваша цель — усердный труд, берите помещение в верхних этажах нового здания.

— А почему? — спросила девушка улыбаясь.

— Потому что в нижнем этаже вас легко найдут ваши избиратели. Каждый ваш согражданин, прибыв в Вашингтон, непременно зайдет к вам, и эти голоса будут вам обеспечены. А расположившись наверху, вы потеряете голоса, — слишком трудно к вам добраться.

— Я думаю, мистер Каридиус предпочел бы устроиться внизу? — полувопросительно сказала девушка.

— Мне тоже кажется, что внизу лучше, — поддержал ее Каридиус.

— Безусловно, — кивнул мистер Бинг, — особенно в ноябре; в Вашингтоне это самый жаркий и утомительный месяц.

Девушка повернулась к молодому человеку.

— Послушайте, кто распоряжается этими помещениями?

— Комендант здания.

— А кому подчинен комендант?

— Архитектурному бюро.

Она обернулась к мистеру Бингу:

— Разве Архитектурное бюро — административное учреждение?

Толстяк улыбнулся и закивал головой:

— В Вашингтоне — административное.

Девушка повернулась к молодому человеку.

— Соедините меня с сенатором Лори.

Она подошла к конторке, на которой стоял телефон. Большой дог улегся в дверях и рассеянным взором следил за ней.

Мистер Бинг заговорил с Каридиусом более серьезным тоном:

— Вам надо непременно устроиться в первом этаже, если есть возможность. Будь доступен — это всегда полезно. И ваш долг — во что бы то ни стало добиться переизбрания. Нужно не меньше трех-четырех сроков, чтобы воспитать члена Конгресса, обучить его всем премудростям. Учение его, как видите, обходится дорого. И если вы дадите себя побить на следующих выборах, когда вы только-только начнете приносить какую-то пользу, вы причините убыток американскому народу. Вспомните об этом в день выборов.

Каридиус, улыбаясь, кивнул головой.

— Я запишу это на скрижалях моей памяти.

Потом прибавил уже серьезно:

— Ценность члена Конгресса определяется его работой в комиссиях. А как мне попасть в комиссию?

— Вам надо обратиться к тому депутату от вашего штата, который входит в Комиссию комиссий. Скажите ему, что вы хотите… А кстати, чего вы хотите?

Каридиус задумался:

— Видите ли… Я хотел бы работать… Работать там, где я могу потрудиться на общее благо моей страны.

Толстяк заморгал глазами:

— На общее благо страны?

— Ну да.

— Послушайте. Выбросьте из головы эти фантазии. Общего блага страны не существует. Отдельные штаты нашей страны шлют сюда депутатов, чтобы они урывали, что можно, для своих штатов. Вы вот приехали с Севера, я — с Юга, Джонсон, который занял номер 83, приехал с Запада. Все мы естественные враги. Мы с вами уже воевали. И даже не так давно. Но сейчас мы все трое присланы сюда не для того, чтобы воевать, а чтобы сторговываться друг с другом. Вот для чего существует Конгресс. Это — рынок, где вы обмениваете то, что не нужно вашей местности, на то, что ей требуется. Вот и все. Откажитесь от всяких дурацких идей, будто вы творите законы для всей страны — такого животного, как вся страна, и не существует.

— Я подумывал о комиссии по военным делам, — сказал Каридиус, вспомнив об изобретении Джима Эссери. — Эта комиссия имеет общенациональное значение.

— Да, разумеется, она имеет общенациональное значение для тех районов нашей страны, где делаются самолеты и изготовляется вооружение. Если бы вы сразу объяснили мне, каким образом вы хотите работать на благо нации в целом, я мог бы не трудиться читать вам речь.

На этом разговор двух государственных мужей был прерван появлением молодого человека и мисс Литтенхэм, которые объявили, что Архитектурное бюро отменило распоряжение относительно номера 83. Джонсон переедет обратно в номер 165, а Каридиус займет помещение, принадлежавшее раньше Эндрью Бланку.

В ресторане Капитолия, закрытом для широкой публики и посещаемом только членами Конгресса, достопочтенный Генри Ли Каридиус жаловался своему другу, достопочтенному Джошуа Бингу, что его канцелярия, расположенная в первом этаже, чересчур часто подвергается нашествиям всяких туристов и любопытных.

— Каждый американец, состряпавший билль для спасения отечества, попадает прежде всего ко мне, потому что я сижу в первом этаже; будь моя канцелярия в третьем или четвертом, его энергия исчерпалась бы внизу, и я, по всей вероятности, никогда бы его не увидел.

Толстяк отломил кусок маисовой лепешки и окунул в чашку с подогретым вином, — оба лакомства были специально для него приготовлены главным поваром ресторана.

— Каридиус, подумавши, я прихожу к заключению, что дал вам неправильный совет по поводу выбора помещения. Я рассуждал как южанин. А членам Конгресса-янки — вовсе не требуются помещения в нижнем этаже.

— Почему? — спросил Каридиус, которому объемистый мистер Бинг с каждой встречей нравился все больше и больше.

— Потому что вы, депутаты-янки, имеете политических заправил, которые ценою известных услуг могут гарантировать вам переизбрание. Вы заплатите, что полагается, и дело в шляпе. На Юге нам недостает системы. Конечно, имеется одна-другая политическая машина, но работают они со скрипом и перебоями. Слишком много зависит от каприза избирателей. На Юге тоже можно покупать голоса, сколько вам угодно, но нельзя добиться, чтобы они были поданы. Вот почему моя канцелярия в первом этаже. Там мои избиратели могут видеть меня воочию. И что же получается? А то, что у меня совсем не остается времени для ознакомления с разными законами, которые вносятся в Конгресс и за которые мне приходится голосовать. Я так занят тем, чтобы удержать свое место, что не могу заниматься делами. Поэтому сейчас в нашем национальном законодательстве первую скрипку играет Север.

Тут член Конгресса Бинг осушил чашку с подогретым вином, вытащил толстые золотые часы и торопливо провел салфеткой по губам:

— Сейчас ко мне должна притти некая миссис Сассинет…

Фамилия Сассинет показалась Каридиусу знакомой.

— Кажется, ко мне эта особа тоже придет. Мисс Литтенхэм читала мне вчера телеграмму, в которой какая-то миссис Сассинет просит принять ее в два часа.

— У меня она будет в час, — сказал Бинг. И, немного подумав, окинул взглядом зал ресторана и подозвал официанта: — Джордж, попросите, пожалуйста, мистера Девиса подойти к нашему столику.

Когда достопочтенный мистер Девис подошел к их столику, толстяк спросил:

— Девис, получили ли вы вчера телеграмму от некой миссис Сассинет с просьбой принять ее в три часа пополудни?

Мистер Девис улыбнулся и разгладил старомодные рыжие усы — кроме него еще только три члена Конгресса носили усы. Правду сказать, этим усам Девис приписывал успех своей продолжительной политической карьеры. Они выделяли его среди всех прочих кандидатов, добивавшихся депутатского кресла в его округе.

— Вас беспокоят лавры Шерлока Холмса, или вы попросту перлюстрируете мои письма?

— Логический вывод, только и всего, — пояснил мистер Бинг. — Эта миссис Сассинет хочет видеть меня в час, Каридиуса в два часа, а вас — в три…

— Нет, в четыре, — поправил мистер Девис.

— Да, разумеется, в три — очередь Оскара Девиса, который стоит в алфавите раньше вас. Какое благородное патриотическое рвение! Целый день учить нас, какие законы следует проводить в Конгрессе. О, женщина, женщина! Советчик и друг! Целительница бесчисленных житейских недугов! Живое напоминание о потерянном рае и провозвестница грядущего эдема!.. — Он снова взглянул на свои часы и торжественной поступью вышел из ресторана, дабы принять миссис Сассинет в условленный час.