Каридиус заволновался:

— Мистер Канарелли, для меня это совершенно неожиданно. Я должен отнестись к вопросу с полным сознанием ответственности. Вы разрешите мне побеседовать несколько минут с глазу на глаз с моим компаньоном?

— Пожалуйста, — любезно согласился итальянец и вышел в приемную.

— Сол, — понизив голос, начал Каридиус, — у меня деньги в Уэстоверском банке.

— Сколько?

— Я купил угольные акции, и на днях мне очистилось что-то около семи тысяч долларов.

— Гм… это после того как вы прошли в комиссию по военным делам?

— Да.

— Вы, конечно, понимаете, что в комиссию вы попали благодаря этому самому Джо…

— Мне казалось, что раз мне открыли счет в Уэстоверском банке…

— Послушайте, мой друг. В политике надлежит действовать политически. Нельзя допускать, чтобы отдельная личность или расположение отдельной личности становились между вами и более высокой должностью, на которой вы полнее могли бы отдаться служению родине.

— Согласен.

— Патриотизм — вот, Генри, причина тому, что в политике нет и не может быть места личным симпатиям.

— Над этим я никогда не задумывался, но теперь вижу, что вы правы.

— И, кроме того, сенаторское кресло, которое вам предлагает Канарелли, имеет исключительно важное значение. Оно сделает вас связующим звеном между общественным дном и общественной верхушкой. Вы сможете контролировать, смягчать и до известной степени цивилизовать уголовные элементы нашей страны, и тем самым защищать от них американский народ.

Каридиус слушал и кивал головой.

— Если бы вы, с вашими возможностями и талантами, допустили, чтобы мелкая услуга со стороны Меррита Литтенхэма помешала вам полностью отдаться служению родной стране, это было бы государственной изменой, Генри Каридиус!

— Сол, я понимаю. А мы успеем подать петицию до полуночи?

— Она уже готова, подписана солидными, уважаемыми гражданами и ждет только вашей подписи. У Канарелли есть летчик, некий Ланг, дьявол, а не человек, он доставит ее в Капитолий штата меньше, чем за час.

— А пройду ли я? Ведь за Лори стоит Крауземан!

— Мы с Джо организуем свою выборную машину.

— Что вы говорите?!

— И мы непрочь испытать ее.

— А вдруг и народ примет участие в нашей борьбе и будет голосовать по-настоящему?

— Ну, навряд ли… это ведь не выборы президента…

Когда достопочтенный Генри Ли Каридиус поздно вечером возвращался из конторы Мирберга к себе домой, доводы адвоката продолжали звучать у него в голове. Каридиус знал, что для адвоката все эти рассуждения — чистая казуистика, но он, Генри Каридиус, со своим англо-саксонским идеализмом сумеет осуществить на деле то, что его компаньон только сформулировал в словах. Он подумал о том, сможет ли Мэри Литтенхэм понять ту роль, которую он во имя принципа автономии штатов будет играть в решительной борьбе против кандидата ее отца, старого Лори… Принцип автономии штатов — это, другими словами, американский индивидуализм. То ничтожное обстоятельство, что местный рэкетир ищет в нем защиты для своих афер, не может набросить тень на мудрый и спасительный принцип правления, который, точно драгоценное наследство, передавался от поколения к поколению с самого основания американских колоний…

Тут красноречию, с которым он мысленно убеждал Мэри Литтенхэм в правомерности своего желания пройти в Сенат, помешал прилив острой физической тоски по ней. Если б не эта история с Сенатом, он сейчас держал бы Мэри в объятиях.

Немного позже, подходя к дому «Элбмерл», он подумал об Иллоре, о том, как она обрадуется положению жены сенатора. Этим он как бы вознаградит ее за свою любовную связь с Мэри Литтенхэм, как бы сбалансирует свой счет с ней. Да и потом для человека, занимающего столь высокое положение, вполне естественно вести двойную жизнь.

Он вошел в спальню с приятным сознанием, что может доставить радость Иллоре. Наклонясь над супружеским ложем, он дотронулся до округлой аппетитной руки, лежавшей поверх одеяла.

— Иллора! Иллора! — шепнул он.

Она встрепенулась и растерянно уставилась на него.

— Который час?

— Иллора, я буду баллотироваться в Сенат! — объявил он восторженным шопотом.

Это не произвело никакого впечатления.

— Где ты был до сих пор?

— В конторе у Мирберга, — радостно сообщил Каридиус, — мы обсуждали подробности моей выборной кампании. Заявление о том, что я желаю выставить свою кандидатуру, послано самолетом. Сейчас оно уже в пути…

— А эта… Конни Стотт тоже была там с вами?

— Дорогая, очнись. Конни Стотт уже давно Конни Мирберг, и, по меньшей мере, неудобно называть ее «эта».

— Так ты не провожал ее в такси и не подарил ей тысячу долларов?

— Господи, ну конечно нет… Дорогая, я буду баллотироваться в Сенат.

— Знаю, знаю, ты вечно провожаешь замужних женщин в такси и даришь им по тысяче долларов…

Тут сон снова сморил ее.

На следующее утро, когда Каридиус завтракал в одиночестве, он был озабочен мыслью о том, как отнесется Мэри Литтенхэм к его решению выставить свою кандидатуру в Сенат. По дороге в аэропорт он купил четыре газеты и просмотрел их в такси.

На первой странице «Трибуны» о нем не было ничего. Несколько встревоженный, он пробежал всю газету, и только на пятой странице, в столбце, озаглавленном «Политические новости», наткнулся на заметку в три строки, без всяких комментариев. В заметке говорилось, что Каридиус выставил свою кандидатуру на место в Сенате, которое освобождается ввиду истечения срока полномочий сенатора Герберта М. Лори. Тут же добавлялось, что сам сенатор Лори тоже выставляет свою кандидатуру. Два столбца на той же странице были посвящены описанию жизни и высоких достоинств сенатора Герберта М. Лори. На четвертой странице была помещена большая редакционная статья под заголовком «Членов Конгресса надо воспитывать»; в ней автор говорил о «дерзости некоего молодого депутата Нижней палаты, который, не имея ни опыта, ни глубоких знаний, собирается соперничать на выборах в Сенат с даровитым и преданным родине государственным деятелем, неизменно переизбираемым на этот пост». Далее автор статьи сокрушался по поводу того, что общественность не имеет возможности правильно оценивать умственные и нравственные достоинства каждого кандидата.

«… Давно миновали времена (говорилось в статье), когда наша страна была так редко населена, что избиратель мог видеть и знать своих кандидатов, иметь суждение о каждом из них. В наше время народ знает о своих кандидатах лишь то, что о них сообщает пристрастная пресса. Врачу не дозволяется срезать даже заусеницу, пока он не сдаст экзамена в государственном медицинском совете. Юрист не может выступать в суде, пока не получит разрешения вести судебные дела. Даже маклер по продаже недвижимости должен доказать свою осведомленность в области данной профессии, прежде чем продать хотя бы один сельский участок. И только людям, притязающим на высокую честь представлять нашу нацию в глазах всего мира писать для нее законы, руководить ее промышленностью, решать ее судьбы, дозволено добиваться высокого поста при помощи любых средств, честных или бесчестных, не предъявляя даже свидетельства об окончании начальной школы».

Статья задела Каридиуса за живое. Она явно была направлена против него. Он развернул другую газету. На третьей странице был помещен портрет Каридиуса с подписью: «Многообещающий молодой конгрессмен выступает кандидатом на выборах в Сенат». Член Конгресса с восхищением глядел на свой портрет и раздумывал о том, привлечет ли он внимание широкой американской публики. Потом сложил газету портретом кверху и сунул ее в карман.

В Вашингтоне, по пути в Капитолий, Каридиус снова начал терзаться сомнениями, как отнесется Мэри Литтенхэм к его попытке пройти в Сенат. Поэтому, подъезжая к своей канцелярии, он в последний раз посмотрел на портрет, затем просунул газету в окошко такси и через секунду, как бы нечаянно, выронил ее.