— Кто из вас мистер Каридиус? — осведомился один из них.
Не успел он подучить ответ, как второй фотограф воскликнул:
— А вот и Белобрысый Ланг… за его спиной… Ланг, становитесь рядом, мы вас сейчас снимем вместе с мистером Каридиусом.
Мелтовский запротестовал своим слабым скрипучим голосом:
— Нет, нет… мистер Каридиус не станет сниматься с Лангом, ему некогда, он едет на аэродром.
В ту минуту, когда фотографы нацелились своими аппаратами, Мелтовский сорвал с головы котелок, заслонил им лицо Каридиуса и в то же время велел шоферу трогать.
Но толпа была такая густая, что такси не могло двигаться быстро, и фотографы успели перебежать на 88 другую сторону и выбрать удобную позицию, чтобы снять на одну пластинку Белобрысого Ланга и Каридиуса. В эту минуту в дверях суда показалась взволнованная мисс Конни Стотт.
— Мистер Каридиус, — звонко крикнула она, — я вас по всем телефонам искала.
— Он спешит на аэродром… ему нужно быть в Вашингтоне, — с азартом замахал рукой Мелтовский.
— Да, но здесь семья Эстовиа и Канарелли! — с отчаянием кричала мисс Стотт.
— Как? Это дело слушается? — воскликнул Каридиус, выскакивая из такси.
— Кто эта женщина? — спросил Мелтовский недовольным тоном.
— Конни Стотт, секретарь «Лиги независимых избирателей».
— Вы опоздаете на аэродром.
— Не могу же я бросить ее здесь одну.
— Но вы ничем не можете ей помочь… ведь вы теперь член Конгресса.
Когда Каридиус направился в помещение суда, Ланг перебежал улицу, лавируя между машинами, и шмыгнул в аптекарский магазин.
Каридиус, Мелтовский и мисс Стотт пробирались сквозь толпу в камеру судьи; Мелтовский неустанно твердил: «Он не может принимать в этом участия, он член Конгресса», а мисс Стотт, облегченно вздыхая, снова и снова восклицала: «Куда я только не звонила, чтобы поймать вас!»
В уме Каридиуса промелькнула было мысль о том, в какое бешенство вероятно пришла бы Иллора, но тут же его внимание было всецело поглощено картиной, которая предстала перед ним в битком набитой судебной камере. Центром картины, несомненно, была небольшая щеголеватая фигура Канарелли, стоявшего на месте ответчика. Некоторые из зрителей обернулись к входившему Каридиусу, но тотчас снова перевели глаза на прославленного рэкетира. Каждый из присутствующих знал, что этот щуплый человечек повинен в смерти десятков людей, что устранить со своего пути человека ему все равно, что задуть свечу. Каридиус подметил и в самом себе то чувство любопытства и слегка неприязненного, но несомненного восхищения, которое вызывал в толпе этот тщедушный убийца и вымогатель.
Пока Каридиус пробирался на свободное место, отведенное для адвокатов и свидетелей, несколько человек из более пожилых бросили ему вслед вполголоса: «Освободите от него зеленщиков!», «Хватит уж ему доить нас!», «С какой стати мы должны делиться с ним каждым куском!»
И в то же время они невольно восхищались маленьким человечком, сумевшим шантажировать целый город.
Люди с улицы проталкивались в камеру, люди из камеры пробирались на улицу, происходило постоянное движение. Каридиус подумал, что это и есть тот самый народ, на благо которому была организована «Лига независимых избирателей». Этот непрерывный поток людей, заглядывавших на несколько минут в камеру и затем уходивших, чтобы вернуться к своим личным делам, — это ведь и есть средний класс американского общества.
Судья Пфейферман окинул взглядом непривычно густую толпу зрителей, посмотрел на подсудимого, на свидетелей обвинения и предложил секретарю огласить назначенное к слушанию дело.
«Дело по обвинению Джо Канарелли в запугивании и шантаже».
— Готовы ли стороны к слушанию дела? — вопросил судья.
— Защита не готова, ваша честь, — заявил Мелтовский, подходя ближе к судейскому столу.
— Почему?
— Защите требуется время для собирания материальных доказательств, каковые должны установить, что Союз защиты сиропщиков — организация почтенная и что свидетель миссис Антония Эстовиа вступила в нее по собственному желанию, без принуждения. Мы ходатайствуем о том, чтобы слушание дела было отложено на две недели.
В публике поднялся негодующий ропот. Мисс Стотт вскочила с места.
— Свидетели обвинения сейчас все налицо, и трудно сказать, удастся ли собрать их вторично, — заявила она. — Мне пришлось долго убеждать их. Думаю, что дело не следует откладывать. Оно возбуждено группой избирателей… Это первое непосредственное выступление рядовых граждан нашего города. Наш представитель в Конгрессе, достопочтенный Генри Ли Каридиус, также явился сюда, чтобы принять участие в процессе. Думаю, было бы нецелесообразно откладывать слушание дела.
Раздались дружные аплодисменты, которым председательствующий быстро положил конец.
— Однако, ваша честь, — снова выступил Мелтовский, — мистер Каридиус еще не был членом Конгресса, когда возбудил это дело. А поскольку он им стал, ему уже не подобает выступать в судебном процессе. Дело нужно отложить, чтобы подобрать недостающие улики, оформить обвинение по всем правилам.
Иронический смех и свист покрыли его слова.
Судья Пфейферман обратился вполголоса к Мелтовскому, подошедшему вплотную к столу:
— Не думаю, чтобы можно было отложить… тут присутствуют представители прессы и фоторепортеры.
— А вы все-таки отложите!
— Но на следующих выборах… здесь столько народу… — Судья покачал головой и торопливо продолжал: — Мне сказали, что один из шайки согласен признать себя виновным.
Мелтовский слегка кивнул головой.
— Я знаю, они выделили Белобрысого Ланга, но если бы можно было затянуть дело…
Судья Пфейферман покачал головой и крикнул громко, обращаясь к секретарю:
— Ансон Ланг явился в суд?
Секретарь выкликнул нараспев:
— Ансон Ланг, предстаньте перед судом!
И тотчас в дверях камеры показался Сол Мирберг, а за ним светловолосый швед.
— Я позвонил ему, — сказал Ланг вполголоса, ни к кому, в частности, не обращаясь.
Мелтовский стал объяснять, в каком положении дело:
— Я просил отложить дело слушанием на том основании, что мистер Каридиус избран в члены Конгресса.
Снова взрыв хохота в публике.
Но тут выступил Мирберг, и толпа сразу притихла.
— Ваша честь, — внушительно сказал он. — Это дело возбуждено по инициативе достопочтенного Генри Каридиуса, как представителя «Лиги независимых избирателей». Разрешите мне упомянуть о том, что я сам состою в этой организации и являюсь таким же непримиримым врагом хулиганства, позорящего наш город, как и любой другой независимый избиратель.
Сенсация.
— Но я не могу допустить, чтобы человек, которому мы оказали честь, выбрав его в члены Конгресса Соединенных Штатов, чтобы такой человек унизился до участия в ничтожном процессе в одной из низших судебных инстанций нашего города. Выступление в суде несовместимо с достоинством человека, который призван не толковать законы, а издавать их. — Кое-кто из зрителей одобрительно кивнул. Мирберг поднял руку. — И к тому же в настоящий момент наш избранник, достопочтенный Генри Ли Каридиус, приведший к победе прогрессивные силы нашего города (аплодисменты), находится на пути в Вашингтон, дабы присутствовать на ежегодном траурном заседании в память тех слуг народа, членов Конгресса, которые умерли на своем посту (волнение в публике). Если бы настоящий состав суда допустил, чтобы второстепенного значения дело о хулиганстве помешало нашему представителю в Конгрессе принять участие в торжественном обряде в память усопших, он проявил бы неслыханное отсутствие благопристойности. Принимая во внимание данные обстоятельства, я полагаю, что вполне в компетенции настоящего суда объявить дело отложенным на срок, достаточный для того, чтобы стороны могли стянуть свои силы и вместе с тем дать нашему представителю возможность проследовать в Вашингтон для выполнения своего высокого нравственного долга.
Продолжительные аплодисменты приветствовали этот призыв. Когда они затихли, судья Пфейферман глубокомысленно кивнул головой: