Наступила осень.

Юлька пошла учиться на свой психологический факультет и с жадностью впитывала знания. Архип чем мог, тем помогал ей, рассказывая всё больше про коммунистическую партию, с удивлением обнаружив, что Юлька (а значит и её поколение) ничего не знает про КПСС, а то, что ей известно — всё с ног на голову. Смешно.

Жили они по-прежнему вместе. А как теперь по-другому? Юлька две недели выхаживала Архипа, пока у него зарастали раны: принеси то, подай это… Она с готовностью помогала ему «встать на ноги», и ухаживала, как умела, даже, научилась хорошо готовить. Выходила.

Жизнь текла своим чередом.

Только Покуль всё требовал сдержать слово и написать про него, как про героя. И Архип честно пытался, но только бумагу изводил.

Вначале, он «одел» Покуля в солдатский зеленый бушлат без воротника, в старую цигейковую ушанку, запихал ему за пояс две немецкие гранаты и дал ППШ с запасным диском-магазином и отправил его по зимней дороге выполнять особо важное задание. Майор Фесик сказал: «Приказано выжить! Любой ценой!» Покуль понял приказ. На обратном пути, когда он уже добыл капсулу с микрофильмом бизнес плана, и возвращался обратно к своим, советская авиация разбомбила эшелон с беженцами. Немецкие дети, в количестве сорока восьми человек, встретились ему в лесном массиве недалеко от перехода к Нашим, у минного поля (между скалой и болотом), за которым были позиции своих. Отправляя по одному малышу вперед, старший сержант Покуль прошел-таки минное поле и вывел ещё троих ребят (две девочки и один мальчик) с собой. Правда, мальчика сильно посекло осколками, поэтому девочки несли его на самодельных носилках из веток орешника. А Покуль нес секретную капсулу производства «Privat films» и свой ППШ с двумя гранатами и запасным диском-магазином. Ему ни в коем случае нельзя было силы терять. Когда добрались до части, детей увели в НКВД, где их били. Фильм забрали и проявили, вечером просмотрели и вручили Покулю грамоту ВЦСПС (которых было много на полу в штабном блиндаже возле кухни) «За активность!». Обещали подготовить наградные документы. Но замполит, майор Фесик забухал, документы ушли куда-то не по назначению, и медаль он получил только в семидесятитрехлетнем возрасте, из рук военного комиссара Центрального района города «Н-ска», на закрытом совещании представителей малого бизнеса и комбинированных структур. Как оказалась там его медаль — темное дело. Но он её получил. Значит — герой!

Эта история Андрею не очень понравилась.

Пришлось писать другую.

Ближе к седьмому ноября, совмещая праздник и пиво, он сделал его командиром женского особого учебного батальона, который героически защищал Эрмитаж в октябре семнадцатого года. Покуль сыграл важную второстепенную роль в незаметном исчезновении Керенского и Юсупович (Кто это? Понятья не имею) из верхних залов Зимнего дворца. После, уже на окраине Стамбула, ему устно присвоили звание прапорщика и вручили поцарапанный Георгиевский малый крест. Осев в Париже в начале двадцатых, он всем показывал этот крестик, и его без билета пускали в кабаки. А когда грянул гром, и из-за туч прилетели немецко-фашистские захватчики, Андрей ушел в ополчение и провел в ополчении несколько лет. Однажды он вывел группу голландских школьников через минное поле к границе, где их поджидала неожиданность — кто-то их предал! И там все погибли кроме него, двух девочек и одного посеченного мальчика. Его после этой войны наградили сиреневой подвязкой (признак породистости) и присвоили ещё одно звание. И он получил пожизненную пенсию. Коротал эту пенсию и жизнь до шестьдесят шестого года, потом перестал их коротать и уехал на Острова, где и занялся дайвингом. Они были в двадцатке лучших в своей возрастной категории. Покулю вручили блестящий диплом.

Эта история ему тоже не понравилась.

Пришлось напрягать мозги и садить его в танки, самолеты, подводные лодки. Он воевал за наших, за ихних, за всех и всегда. Он был много раз ранен, один раз погиб, дважды ловил триппер, вывихнул ногу, а ближе к Новому году, морщась от презрения к самому себе, перевел бабушку через дорогу. Про минные поля я уж умолчу — он гулял по ним, как по Бульвару, с сигареткой в краешке губы и баночкой «Джин тоника» в левой, немного раненой, руке. Тело его было покрыто мелкими шрамами — это очень нравилось женщинам, которых у него к тому времени было уже немножко много. (Каждой из них он посвящал один и тот же стих:

Бабам это нравилось.

Но ничего ему не нравилось. Привередливый конь!

И тогда Архип оставил его на потом, до времени засекретив с надежной легендой.

Покуль согласился на это, перешел в режим ожидания и устроился на работу.

Архип, от нечего делать и отсутствия материальной базы, засел за годовые отчеты надежных, проверенных фирм и предпринимателей, и проваландался с эти практически до конца февраля. Потом, получив деньги, побухал немного, вспомнил, что давно ничего не писал и стал тренироваться на мелких рассказах, пополняя свои старые записи, и кое-что нацарапал для книги.

Человек с рюкзаком, идущий к автобусной остановке, всегда привлекает внимание жителей города. «Турист» — первое, что приходит на ум горожанину, и он прав. Нет, конечно, бывают и другие люди с рюкзаками: дачники в штормовках с рассадой, мужики, несущие из гаража банки с огурцами, бомжи и бичи с грязными мешками своими, некто, кому необходимо сдать вторсырьё, и прочие, но всё это — ни то. Они не бросаются в глаза своей серой одеждой и пыльными ботинками, их не замечаешь. Турист — совсем другое дело. Его яркая надежная снаряга, необычный, но симпатичный головной убор, отличная обувь, тугой, красиво уложенный рюкзак, к которому приторочены коврики, шнуры, ледоруб или (или «и») топор с красным топорищем сразу же заметны чужому глазу. К стати о глазах: его (туриста) глаза всегда полны загадочного блеска. Если он только собирается в поход, они говорят: «О, ребята! Если б Вы знали, что меня ждет!». Если возвращается: «Ребята-а, Если б Вы знали, что мне пришлось преодолеть и пережить!» Его упругие, уверенные, сильные движения говорят о его здоровье и молодости, даже если он уже не молод. Всё это и привлекает внимание, пробуждая в душе далекие воспоминания: утренние зорьки у тихой тинной заводи, вечера у костра с котелком и свежей заваркой, мокрые палатки с сырыми спальниками и грязью на сапогах, стук дождя о брезент, млечный путь в глубоком черном небе, давно и навсегда любимые мгновенья. Один случайный взгляд на человека с рюкзаком, и из глубин памяти всплываю эти заветные воспоминания. Вздохнув, горожанин шепчет: «Турист»… и едет в свою душную контору.

Телефон зазвонил в начале седьмого. Я уже не спал, уже успел помыться, одеться и готовил бутерброды на кухни. Но мои — спали, и чтобы их не разбудил звонок, я поспешил поднять трубку:

Аллё?

Спишь ещё? — это Коля Крюков, мой одноклассник задал вопрос, зная ответ.

Нет. Жрать готовлю.

Ну, давай завтракай и, скажем так, минут через пятнадцать выходим. Ты готов?

Готов-готов. Хорошо, через пятнадцать минут я выхожу.

Ну, всё — давай.

Давай, — я положил трубку.

С Колей мы учились вместе с четвертого по восьмой класс. Потом он поступил в Авиационный техникум, а я остался добивать среднюю школу. Коля всегда был романтиком. Много читал. Особенно любил приключенческие рассказы и фантастику, типа про «Затерянный мир». У его матери была классная библиотека, и он втихаря снабжал меня дефицитной тогда литературой. У нас появились любимые герои и книги. Нам нравилось рассматривать карты и чертить самим всякие планы и секретные схемы «зарытых сокровищ». Вязать морские узлы, разгадывать головоломки и ребусы, запускать из его форточки (потому что выше) самолетики, внутри которых были рисунки непристойного содержания. Ещё у нас был «свой телефон»: протянутый, от его балкона на пятом этаже, до моего балкона — на третьем, обрезок веревки, по которой мы «сбрасывали друг другу информацию». А однажды на Родниках мы поймали огромное количество (целую связку) гольянов, принесли домой, и хотели пожарить, но постучала соседка баба Дуся, и пока я с ней лясы точил, из крана пошел кипяток, и гольяны обварились. «Сколько рыбы вы запортили!» возмущалась баба Дуся, а я злился на то, что она на нас ворчит, а ведь это из-за неё приходится рыбу выбрасывать. Ну, и всякая такая фигня.