В лесу мы, конечно же, сразу возводим себе шалаш. Зачем? Просто так — просто строим и знаем, что это Наше Место. Вечерами на просеке тяга вальдшнепов. Рогатки заряжаем дробью и успешно охотимся. А наш спаниель по кличке Скукум Чек, что значит Мутные Воды, отыскивает нам в ночи сбитых птиц. Когда дробина попадает на зуб кому-то из взрослых, они допытываются, откуда у нас ружьё. Приходится демонстрировать своё искусство стрельбы дробью из рогатки, и они успокаиваются в надежде, что мы не нашли их незарегистрированную двустволку «БМ-16», спрятанную в шифоньере. Наивные. Наша эмблема и есть «БМ-16» по первым буквам фамилий (у Вовы фамилия Михайлюк). Стоит им уехать после выходных в город, как утки трепещут от наших посещений болот, а Скукуму-то — радость по-настоящему побывать на охоте.
Вечереет. Накрапывает дождь, стуча по крыше веранды. Мы готовимся ночью на лодке пойти в протоку. Днем мы заметили, что в протоке много щуки. Попробуем сегодня, с факелом и острогой, поохотится на них. Пусть получше стемнеет, а пока мы выжигаем Трубку Мира под мерцающим светом свечи, воткнутой в бутылку из-под рома, как настоящие пираты. Молодые, сильные, смелые, мы сегодня добудем монстра! И пожарим его на рожне!
Ночью на воде прохладно. Свет от факела освещает подводный, страшный и чужой холодный мир. Мы потихоньку, толкая шестом «Берёзку», заплываем в протоку ручья, вытекающего из болота в залив. Трава всё равно шелестит от мельчайших движений лодки, не смотря на то, что по ней колотит дождь. Там, под водой, видно, как шныряют мелкие рыбки, колышутся водоросли и тянут к тебе корявые ветви коряги. Один из нас на носу, другой — упирается в шест, тихонько толкая лодку. Вот она! «Бревно» с хищной, выдвинутой вперед челюстью. Здоровая! — кажется в ночи. Рука сжимает острогу. Сердце колотится, слышно дыханье. Дождь барабанит в спину. Ещё чуть поближе. Ещё. Факел её не пугает. Удар! И всё — она уже бьётся на острие, прибитая к илистому дну. На сотый раз получилось! Но получилось же! Сегодня мы бросим в огонь в жертву Богу охоты Великому Роки лучший кусок добытой щуки! Табаним домой, зверюга готова, ёще шевелится на дне нашей лодки.
Через четверть века Вовуня в День рождения получит письмо:
В моём окне промокшие берёзы.
Река и небо цвета одного —
Всё серо! С листьев каплют слёзы,
И мысли где-то в прошлом, далеко.
Прибитый сигаретой к спинке стула,
Я тупо слушаю стук капель за окном.
Я далеко — в лесу, в палатке, с другом,
Нам лет двенадцать — около того.
Намокшая хвоя прилипла к кедам,
Сырой песок и хлеб, и едкий дым…
Но что не говори, то, кто там не был
Тот не бывал, наверно, молодым.
Там наши скалы, сосны, реки, травы.
Там вкус ухи и запахи болот.
Там наш Скукум, там наши переправы,
Которые мы смело брали вброд.
Ещё стоят те камни и деревья
И помнят нас (а как же нас забыть?),
Двух пацанов, что шустро щиплют перья,
Способных из рогатки уток бить.
На лодке ночью, факел светит в воду…
Подводный мир и страшен, и глубок…
Тихонько пробираемся в протоку,
В надежде продырявить щуке бок.
Свеча в бутылке, трубка из коряги,
Транзистор «ВЭФ», клубника ближних дач,
И мы — пираты — вечные бродяги,
Любимцы судеб, баловни удач.
Нет, Наше детство вечно будет с нами!
Где это всё? — Да это не вопрос!
В двенадцать лет становятся друзьями,
И на всю жизнь, и до седых волос!
Ольга
Живёт в Белорусском полесье кудесница леса Ол… Стоп! Не так. Ещё один дубль! Училась в нашем классе девочка, звали её Оля. Оля всем нравилась, и особенно мне. А вот дальше, всё уже как в сказке:
У Оли был такой воздушный воздыхатель Саня Курилов. Ему как-то посчастливилось быть с ней в одном пионерском лагере, и он считал, что знает её теперь лучше других. Он думал, что он романтик, и поэтому надоедал ей своими сладкими разговорами. Я же выбрал тактику другую, как мне тогда казалось, более действенную. На переменах я не давал покоя её косичкам, на уроках шутил более остроумно. Например, её вызовут отвечать, она встанет и отвечает (естественно, к тому времени я уже сидел где-нибудь за её спиной), а я положу на её стул длинную железную линейку, а когда она, ответив, сядет — резко выдерну линейку из-под неё. Нетрудно представить её ощущения, но главное было в том, какой она при этом издавала несуразный вопль. Мне, шалопаю, казалось это забавным. После уроков я своим портфелем выбивал у неё из рук её портфель. А потом и вовсе обнаглел и стал пуляться в её красивые ножки бумажными пульками, надевая на пальцы венгерку вместо рогатки. А как ещё мне было привлечь её внимание? Это Саша Курилов ей все какие-то стишки рассказывал, а я нутром чувствовал, что это не прокатит. Девочки, они же бестолковые, пока не вырастут, а потом поздно будет привлекать внимание — придет пора конкретных действий. Природные инстинкты — щенки сразу должны в своих щенячьих играх определиться, кто будет лидером в стае, когда придёт пора. Вот уж как умели, так и определялись.
В конечном итоге Ольге это надоело, и она пожаловалась своему старшему брату-десятикласснику. Как-то на перемене четверо длинноволосых подошли ко мне и задали пару неприятных вопросов. Я ответил почему-то остроумно, не понимая, с кем разговариваю, но это и спасло. Они посмеялись и всего лишь заперли меня в подсобном помещении уборщицы, где мне пришлось просидеть целый урок меж ведер, тряпок, швабр и вонючего мыла. Саня Курилов был доволен, улыбался, что-то нашёптывал Ольге, а на следующий урок не явился. Оказалось, его кто-то запер в подсобном помещении уборщицы. Больше он уже не решался так нагло улыбаться в мою сторону. А моё «внимание» к однокласснице разгорелось с новой силой.
С её братом мне пришлось встретиться ещё раз, но по другой причине.
Десятый «Б» где он учился, устраивал тематический вечер, посвященный американской субкультуре. Это был закрытый просмотр фильма о распавшейся группе «Биттлз». Плевать, что она из Англии — рыло империализма везде одинаково, поэтому предполагалось, что вечер покажет, как загнили Соединенные Штаты. Была у них в классе такая модная комсомолка Наташка Пивоварова с длинною русской косой. Сдается мне, это она где-то раздобыла пленку с Битлами и организовала просмотр. Учителя хотели поставить галочку в графе политического воспитания молодежи, а молодежь хотела воочию увидеть «Биттлз» на экране, а не на затёртых фотографиях.
После уроков всех потихонечку загнали в кабинет физики, погасили свет и включили проектор. Никто и не заметил, как я прошмыгнул и затаился на задней парте — шубы горой — гардероб-то закрыли, а народу море — из других десятых нагнали.
Рядом со мной пришвартовались четверо длинноволосых. Как только погасили свет, они достали «Агдам» — смотреть «Битлов» на сухую для них было неправильно. Как можно трезвому оценить любимую запрещенную группу? В чём кайф? Поэтому пили. Но пили тихо, и по запарке протянули мне бутылку. Я не понял, но, глотнув из горла пару раз, вернул бутыль. Когда просмотр окончился и включили свет, длинноволосые удивились, увидев, кто с ними рядом — это их опять рассмешило. Вот так мы познакомились. Больше Ольге не было смысла жаловаться на меня своему старшему длинноволосому брату Женьке Ткачуку.