— Мне интересно.
— Да ты что? Правда? Спасибо.
— Пожалуйста.
— Чего-то ещё желаете прослушать на политический манер?
— Не знаю. Потом, если что-то пожелаю, то спрошу.
— Хорошо. Спрашивайте. Мы завсегда рады нести искру агитпознания в темные массы. А пока ты думаешь, может, пойдем, прогуляемся? А то что-то у меня легкие давит, обкурился с утра. Надо продышаться.
— Давай, — согласилась Юля.
И они пошли шарахаться по берегу наполовину замерзшей Ангары, собирать прошлогодние хлысты засохшей травы для Икебаны, которой Юлька задумала украсить всё, уже почти не холостяцкое жилище Архипа (и своё теперь тоже).
Поперёк
Архип печатал свой очередной пасквиль, как называл его рассказики Покуль, и так укатался бутылочным пивом, что ему срочно требовалась пауза. Но паузы не было — слова цеплялись за слова, получалась забавная муть, и некогда было встать, проветриться, взбодриться. Так бывает — шлёпаешь, как оголтелый, пока приход от Музы есть.
Кран-смеситель
Каждый день, по несколько раз мы прикасаемся к нему.
— К кому, к нему? Их, как минимум, два в доме: один на кухне, другой в ванне.
— И какая разница к кому?
— Как какая разница? Один с душем, другой — без.
— Хорошо, давай договоримся, что тот, который с душем. К нему ведь тоже несколько раз прикасаемся в день.
— Ну, так-то да.
— Вот о нём и поговорим.
Кран-смеситель, хромированный спутник уюта, чистоты и помощник в помывке, в постирке, в подмывке, в подстирке, а, если нужно, то и блювотину смыть, или ванну набрать для детей.
— Хамло ты, Федя!
— Отвали, я в курс дела ввожу. Слухай сюда лучше.
Торчащий из кафельной стены хромированный слоник, с «глазками» в виде вентилей, с хоботом, как у обкуренной бабочки, которая освежается нектаром из цветоложа молодого гладификуса, с гофрированным шлангом, ползущим вверх по стене до первого гвоздя. А на конце этого шланга — душ. Хреновена такая, виде телефонной трубки, с тысячью дырками, из которых, если надо, бьют тонкие струйки, в зависимости от напора, острые или мягкие; в зависимости от отвинченных «глаз», холодные, горячие или нормальные. Все видели? Естественно!
Утром, перед работой, пока ещё все спят, нужно принять ванну. Но сначала почистить зубы. Почистили. Ополоснули ванну по периметру из душа, и резкими движениями накидали «Пемоксоль» на те места, где со вчерашнего дня проступает темная полоса в семи сантиметрах от края. Специальной щеткой (у кого есть) или губкой для мытья посуды, которая свое уже отслужила на кухне, размазываем грязь по стенам. Размазали? Смываем. С помощью того же душа и той же щетки или губки. Блестит ванна? Нет? А, и так сойдет. Переключай душ — пусть набирается. Почитаем, что там пишут? Если санузел совмещенный, то рядом с ванной, если нет — то за стеной. Пусть пока слоник из комариного хобота своего воды нальет. Пену не забудь, пару колпачков. Соль есть? Давай, сыпани соли. Запах нормальный и, говоря, потом кожа хорошо дышит. Всё-всё — пусть набирается.
Надо бы это, мастеров вызвать. Говорят, сейчас трещины какой-то импортной шпаклевкой замазывают — ванна, как новая становится. Деньги получу, надо вызвать, а то смотреть уже страшно — вся потрескалась. Какого хрена в прошлом году эту бочку сюда запихали? Я же Лидке говорил, ободом всю ванну угваздаем. Нет, ей эта капуста важнее! «Мама девять кулей капусты привезла — надо солить». На кой мне капусту солить? Весь коридор уделали: мешки, листья, грязь липкая, за морковью два раза в ларёк носился. «Мама» потом всю зиму приезжала, на балконе кухонным ножом долбила себе в пакетик, а у меня ноги мерзли, когда она балкон разинет, и возится там в шлепанцах. Натащит в комнату снега и прошлогодних листьев с балкона — я пылесось. Ванну, вон, всю разворотили этой бочкой. Получу деньги — точно вызову мастеров, пусть Лидка даже не дергается, что денег нету!
О кране! Струя бьет, набирается вода, мы читаем свежую прессу. Ничего интересного: Негры бастуют, повязали кого-то, программа на неделю для двух каналов, приглашение на курсы английского, окна и двери в рассрочку — полная хрень! За пятнадцать минут ванна уже набралась. Пены-ы-ы! Ы-ы, ещё! Покурил. С утра — это как слабительное, рекомендую. Ну, это — слишком тоже не надо, а то плавки на змеевике потом пропахиваю дымом. Мои-то — ладно, а Лида говорит, что от неё на работе потом весь день куревом несёт. В следующий раз, бельё надо будет сначала в шифоньер унести. Полотенца? А, они и так кислые. У нас совмещенный узел.
Ло-жим-ся в тёп-лу-ю во-ду. Гусиная кожа (поначалу). Пузырьки застряли в волосиках на ногах. Пена приятно так шуршит, типа, лопается, тихонечко так. Соль ещё не вся растворилась, под ягодицами чувствуются мелкие камушки соли. Ляг пониже — сейчас они растают. Пена шуршит. Запа-ах! — зимняя ягода — клюква в снегу. И соль пахнет елью. Соль зря — перебивает. Ну, всё равно нормально. Кожа привыкла, уже разровнялась. Окунулся по шею, и плечам стало тепло — всё, уже весь мокрый, в пене, в воде!
Кран! Торчит из стены, хромированный гад. Вот он же, сволочь, торчит здесь передо мной, как вершина айсберга. Ну, так говорят, когда что-то видишь, а чего-то не видишь. И, подразумевается, что не видишь больше, чем видишь, и тогда говорят: «Как вершина айсберга». В данном случае, если подумать, так оно и есть. Что я вижу? (Что мы видим?) Скелет какого-то недоразвитого хромированного слона со шлангом вместо рогов на башке. Знаю-знаю — у слонов нет рогов. Я образно, не докапывайтесь. Вы, прикиньте, что там дальше. Мой кран, этот слоник, прикручен к двум ненадежным (в плане прорыва) трубам. Эти трубы, как метастазы опутывают весь мой сто двадцати квартирный дом и потом шныряют куда-то в долговечность под землю. Там, под землёй, они, опять же, как метастазы, опутывают весь мой микрорайон. Потом — весь район города. Потом — весь город. Потом — всю область. Потом — всю страну. И, весь континент, а то и ни один! И присосками выходят к Океану. Северо-Атлантическому, Тихому-Индийскому — не важно! Важно, что я лежу в этой ванне, а мой недоразвитый слоник качает мне воду из Амазонской дельты, которая пахнет елью и зимними ягодами — клюква в снегу.
* * *
В дверь постучали.
— Стучат, — сказала Юля.
Она никогда не открывала сама.
— Слышу, — ответил Архип, «запомнил» текст, тяжело поднялся и пошел открывать.
— Кто?
— Чужие! Свои, скажем так, — все дома.
Понятно, Николай Андреевич пришли.
На площадке с начатой бутылкой «Путинки» в одной руке и с пятилетним Андреем Николаевичем — в другой, с блестящими хмельными глазами, сверкающими за запотевшими линзами очков, стоял сам господин Крюков.
— Здорово!
— Здорово. Заходите.
— Не ждали гостей?
А чего их не ждать — воскресенье, кто-нибудь бы все равно пришел.
— Ждали. Заходите.
Зашли. Стянули с себя теплые, ещё зимние одежды. Прошли в комнату. Сели на диван.
— Юль, сообрази чего-нибудь закусить, — попросил Архип.
Юля ушла на кухню соображать.
— Что делаете? — спросил Коля, пытаясь усадить своего наследника рядом на диване, но тому хотелось разведать квартиру — он здесь был первый раз.
— Да, отпусти ты его, пусть послоняется, — сказал Архип. — Ничего не делаем, пиво пьем.
Любопытный наследник сквозанул по комнатам, Архип принес рюмки и кое-что, что уже успела положить на блюдца Юлька, сел рядом, взял Колину бутылку и разлил.
— А вы чем? — продолжил разговор Архип.
— С горки катались, решили в гости зайти.
— Правильно решили.
Выпили, покряхтели, посудачили ни о чем, погоняли малыша, заставляя его есть куриный суп, включили ему мультик, пошли курить на кухню. Коля не курил, но пошел за компанию, прихватив рюмки и пузырь. Сели за кухонным столом.
— Что делаешь в следующие выходные? — спросил Николай.
