— Слышь, мужик? В очередь встань! — говорят ему мужики, с детьми на руках.
— Я член Политбюро! — представляется всем Павел Петрович.
— Вот именно! — отвечают ему люди. — Не встанешь в очередь, куда-нибудь тебя члена засунем!
Их много. Они революционно настроены. Ничего не поделаешь — приходится вставать и «терпеливо» стоять.
Вот что ему в саду надо было? Сдается мне — подружку потерял? Все уголки обошел — пусто. Видимо ушла, так как теперь кассирша и старушка-контроллер безработные. А городская казна оскудела. Куда делся металл высокой ограды городского сада? И во что превратился сад, став излюбленным местом горожан?
Это ещё не всё. Читаем:
«Постышев ходил по улицам, наблюдая за работой транспорта, за санитарным состоянием дворов. Как-то рано утром он пришел на трамвайную остановку на Юмовской улице, где к тому времени скопилось много рабочих, спешащих на завод. Трамвая долго не было, люди нервничали. После этого Павел Петрович собрал совещание трамвайщиков и заявил, что дальше терпеть такое положение с транспортом нельзя. Вскоре трамваи в Харькове стали ходить четко по графику».
Рассуждаем логично.
Вопрос: Как и почему попал Павел Петрович рано утром на Юмовскую улицу ждать трамвай, если членам Политбюро и ЦИК положен служебный автомобиль?
Несколько вариантов ответа:
А) возвращался от любовницы;
Б) всю ночь бухали и играли в карты с партийцами;
В) его там не было — он всё сочинил.
* Подсказка: В любом случае он должен быть с похмелья, так как действие происходит утром на Украине. На Украине много самогона. (И сала!) И сала, конечно. А утром — все с похмелья, и ни только на Украине.
Дальше думайте сами!
И на закусочку:
«Нередко можно было видеть Постышева обедающим в заводских столовых. И после каждого такого обеда рабочие подмечали, что в столовой, как правило, становилось чище, борщ подавали наваристее».
Молодец! Он ещё и жрал на халяву в заводских столовых. В стране голод, разруха после гражданской войны. Поволжье, Украина голодают. Члены отправляют отобранное у крестьян зерно в Германию, как решил Великий Ленин. А Паша нашел нормальный выход — жрать на халяву в заводских столовых. И даже не соизволил придумать себе какой-нибудь повод, там появляться, например, с проверкой по линии санэпиднадзора или ещё что-то. Просто приходил и жрал! И становилось, разумеется, чище в заводских столовых «после каждого такого обеда»! Насчет борща — не знаю! Не уверен! Полагаю, только для Петровича готовили наваристый, а остальные лишь с завистью глотали слюну.
Петровичу приносили приборы, салфетку, желали приятного аппетита.
Он с шумом садился за стол, кряхтел, затыкал салфетку за подворотничок.
— Итак-с, начнём! — говорил Павел Петрович, потирая руки. — Людочка, горчички принеси.
Вывод: Паша — скотина. Но бульвар его именем уже назван. Следовательно, Постышевскими мы были не по убеждению, а по месту проживания. Так сказать, географически. И, заявляю прямо, лично нам нравился наш Бульвар и его окрестности.
Осенью берёзы татарского кладбища роняли желтые листья на ещё зеленый ковер травы меж могилок без оградок с памятниками из песчаника и с выбитой на них непонятной вязью и полумесяцем. Рябины и боярышник алели спелыми ягодами, меж ними школьники в новых костюмах курили то тут то там.
Зимой, когда парила, замерзая, Ангара, на горизонте за рекой висело огромным розовым шаром холодное солнце. А мальчишки рубились в хоккей, несмотря на морозы.
Весной ручьи глубоко прорезали ледовые дороги возле домов, по ним можно было пускать кораблики и всю ночь слушать, как ревут застрявшие в трещинах машины.
На реке тоже таял лед, и кого-нибудь обязательно и в этом году на льдине уносило.
В мае Бульвар утопал в белых цветах молодых яблонь и груш.
Чайки с приветственным криком скользили по воздуху над головами, и становилось ясно, что точно уже наступила весна.
Как по заказу, жужжали сверчки.
Когда надо, матерились и орали солдаты из стройбата, а местные жители их зачем-то и куда-то гнали. Это часто случалось.
Звучала мелодия Тухманова «Я мысленно вхожу в ваш кабинет» из чьего-нибудь открытого окна, на подоконнике которого загорала молодая пара, причем девушка обязательно давила прыщики на спине юноши.
Вверх от ментов на своем «Восходе» с треском уносился волосатый Сорока, ныне живущий в ФРГ. Или Ткач. Или Зелик. Или Старший Нечёс. Да, кто угодно — был бы мотоцикл.
Знакомые девчонки в ярких красных болоньевых куртках производства Японии, несмотря на свой юный возраст, курили на торце двенадцатого дома около телефонной будки. Те, кто постарше, из этой будки куда-то вечно звонили.
Если начинали орать стрижи, значить, наступало лето.
Если орали за окном: «Мама, Витька, Ольга, Людка, Зять!» — значит кто-то бил Колю Середовского. И поделом ему!
Скрипел автобус своими тормозами в любое время года. На задней площадке у него есть такая штука, куда вставляется номер маршрута, так вот, она вся исписана нашими именами.
В Прокаженке зеленели старые тополя. И когда приходило время, они роняли свой пух на прошлогоднюю траву, и получалось, что пуха много. И если мы его поджигали, приезжала пожарная машина. Нас ни разу за это не поймали.
Глядя на остров с огромным столбом линии электропередач, мы мечтали совершить подвиг — на велосипедном руле проехаться по самому верхнему проводу от вышки через реку к Бульвару. И чтобы это обязательно сняли на камеру. Как мы будем спускаться с проводов, никто и не думал, потому что реально никто не собирался на руле оттуда съезжать, к тому же, когда залазишь на самый верх опоры, там сильно качает ветром, всё с высоты кажется маленьким и никуда ехать неохота. К тому же, мы знали, что руль может стереться о провод и не выдержать нашего веса. А падать в Ангару — желания мало: вода там ужасно холодная.
И от нечего делать мы бежали кросс. До плотины и обратно. Или играли в футбол. А может быть в карты. Или «создавали мифы», борясь, так сказать, с оппортунизмом от нечего делать.
Мифы
Раз уж П.П.Постышев был фигурой мифической, то надо полагать, фундамент, основа жизни на Бульваре должна была быть или состоять в основном из мифов. Из мифов, легенд, жутких рассказов, повестей о легендарных личностях, сказок, шуток и анекдотов на бытовые и политические темы. Примерно так оно и было. Судите сами.
Сочетание ужасного и запретного, секретного и личного, интимного и тайного, возможность быть в это посвященным или стать непосредственным участником, помогало создавать мифы. Благодаря всему перечисленному, мифы выживали, распространялись и увеличивались в масштабах. Всё равно секретов никто не хранил, а те, кто хоть как-то участвовал в их создании, привирал в три короба. Старушки у подъездов только этим и жили. Разве не стоило подбрасывать им темы для общения?
Создание мифов — очень интересное и очень весёлое занятие.
К примеру: летом, ночью, уже порядочно ночью, прямо возле дома, у открытых форточек, кто-нибудь из нас благим матом начинает орать:
— Стой! Стой, сука! Гад, стой! Стрелять буду! Стоять, я сказал, сволочь!
В ответ раздается такой же крик:
— Давай! Давай, урод, стреляй! Бей! Не целься — бей! Давай! Давай, возьми меня живьем! Возьми! Ну, давай, давай, чего ты пистолетом машешь?!
Вдруг, слышится удар. Ещё один. Борьба. Возня. Вопль и стон раненного. И снова крик:
— Ну? Взял!? Взял, я спрашиваю? Ножечка-то ты не ожидал! На ещё! На, получи, лошадь! Вот тебе! Сдохни гнида!
Опять раздаются шлепки и удары по телу. Понятно, что бьют ножом. «Раненый» мычит и воет, чтобы всем невольным слушателям стало понятно, что ему очень больно. Ещё раздаются удары. Потом к «раненому» подоспела подмога. Потом кто-то с криком, топая сильно, начинает убегать. Вслед ему стреляют из пистолета. Но кто видит, что это стартовый пистолет? Ясно же, что огонь ведут на поражение из крупнокалиберного оружия, возможно, это станковый пулемет. Потом погоня. Злодей уходит по кустам — трещат ветки, это слышно! И уже где-то там далеко, у гастронома, для верности, ещё пару раз грохочет пистолет. (Слышен последний крик!) Всё!!! И тишина… Только ветер шумит и колышет листву. Можно больше не прислушиваться — концерт окончен.
