— Помнишь, один развернулся и на нас? — вставляет Плиса.
— Помню, — подтверждает Вовуня. — Мы аж присели от неожиданности. А он прямо над головой и — в куски. Хорошо, никого осколками не посекло.
— Надо было лечь, — вставляет кто-то опять женским голосом.
— Глупая затея — у лежачего площадь поражения больше, говорят же тебе — над головой пошел, — поясняет Плиса. — На военку-то ходить надо.
— А нам не нужно.
— «Не нужно нам», — передразнивает Сергей. — В том-то и дело — у вас выходной, поэтому вы и тупые такие!
— Сами вы тупые, живодеры! — доносится прежний «монголоидный» голос.
Опять смех. Теперь уже женский.
— А тебя мы теперь будем называть «Ню»! — вдруг говорит Вовуня.
— Почему «Ню»? — не поняв его подвоха, спрашивает голос.
— Потому что ты пьешь много водки. Значит, ты «Ню»! Поняла, Ню?
Снова смех. Но уже мужской.
— А это уже хамство! — пытается защитить подругу подруга.
— А ты, вот лично ты отныне будешь «Гном», — тут же парирует Вова. — Ясно, Гном?
— Да пошёл ты!
— Всё! Ты — «Гном»! Теперь ты точно «Гном»! А? Гном.
Возмущенья и смех.
Так могло бы продолжаться бесконечно. Но к ним в залу зашел Санька Малых (говорят, когда он входил, то вытирал свои мокрые губы):
— Гном, ты на хера всю ванну заблевала?!
Все девушки соскочили и помчались смотреть, что там Санька с ванной сделал.
Саня включил «Бахаму».
— Давайте освежимся, что ли? — спросил Александр, рассмешив оставшихся.
Освежились. Заели котлетой.
— А «Ню» — это у нас кто? — осведомился Саша, потому что, ополаскиваясь холодной водой, он не понял, кто теперь у нас «Ню».
— «Ню» — это Ню! — отрезал Плиса. — Саня, ты лучше спой нам чего-нибудь.
Новый Год встретили на уровне. Хорошо, что мать Сизых не поднялась!
Секс. Севен
Может, кто-нибудь помнит эту песню:
«Было небо выше, были звезды ярче,
И прозрачный месяц плыл в туманной мгле,
Там, где прикоснулись девочка и мальчик
К самой светлой (кажется) тайне на Земле».
Короче, если Вы долго дружили, относились друг к другу нежно и бережно, любили по-настоящему с самого раннего детства, пылинки сдували, заботились и ждали встречи, не представляя, как это не видеться несколько часов, точно знали, что только смерть может вас разлучить, пусть не Манттеки вы и Капулетти, то природа, инстинкты и переходный возраст всё равно свое возьмут!
У каждого это по-разному, но суть одна: первые минуты застенчиво, потом дикая страсть с непременным:
— Ты меня любишь?
— Да.
Жаркие поцелуи:
— Теперь же мы всегда будем вместе?
— Да!
…………………………….
— Тебе хорошо?
— Да.
…. ….. …… …… ….. ……
— Давай ещё раз?
— Да.
И снова улет к небесам.
К вечеру возвышенное превращается в тревогу — скоро родичи придут, увидят простыни — сразу врубятся! Срочно стирать, сушить на батарее. Гладить — ещё сырые. Наспех стелить. Вроде, всё.
«Пошли в кино?» В коридоре, целуясь:
— Ты, правда, меня любишь?
— Правда! Очень!
— Не врешь?
— Я тебя никому не отдам!
— Я тоже тебя люблю.
После фильма в подъезде ни с того ни с сего:
— Что мне теперь делать?
— То есть?
— Я же теперь уже никогда не буду такой, как была!
Слезы.
— Ты чего? Всё нормально — не надо.
— Я же теперь уже всё!
— Перестань. Что случилось?
— Я же теперь никогда не стану такой, какой была!
— Перестань, говорю. Мы же вместе. Вместе — навсегда! Понимаешь?
— Кому я теперь нужна?
— Мне!
— Ты, правда, меня любишь?
— Конечно!
— Я же теперь такая.
— Какая «такая»? Чего тебя понесло?
— Как я теперь родителям в глаза посмотрю?
— Завязывай, Оль! Не смотри ты им в глаза.
И всё такое. Нервы, понимаешь!
И, покурив, со слезами на глазах, она убегает домой, забыв зажевать.
А лично ты идешь домой, ощущая космос, слушая новые звуки, прощая всех и улыбаясь каждому, как дурак! «Жабы! Вы ещё жизни не видели!» — обращаешься ты к каким-то невидимым жабам. И, остановившись, снова смачно закуриваешь! «Да, теперь мне всё известно! Я — мужик!»
На следующий день всё повторяется. Но уже без слез и соплей. Сознаваясь про первый раз, вы говорите:
— Я думала, это совсем не так!
— Я тоже думал, что это лучше!
Но потом вы входите во вкус. Пиво тоже не нравится поначалу. Потом трудно вспомнить, почему не нравилось. А, не вспоминая, кажется, что пиво всегда было вкусным.
Пролетали дни, недели, месяцы и четверти.
Школьники, приходя домой с занятий, пока родители на работе, бросали в угол портфели и сбрасывали форму: фартучки, пиджачки, платье, брюки, колготки, рубашки и всё остальное и валились в постель. Познавая мир эротики, они не останавливались на достигнутом. Всё прочитанное, услышанное, придуманное — тут же претворялось в реальность. После начались эксперименты, и постели стало мало. Появляются подъезды, темные уголки дворов, кусты, комнаты квартир друзей, кинотеатры, родная площадка, держась за свою же дверную ручку, и, апогей наслаждения, ванная комната, пока родители на кухне готовят ужин.
— А в школе слабо?
— Не-а!
Однажды уснули, а отец её приехал на обед. Я слышу, двери открылись. Соскакивать поздно. Лежу, притаился, делаю вит, что тоже уснул. А сам смотрю в отражение полированной спинки кровати и думаю, что же сейчас будет. Отец, ничего не подозревая. Открыл дверь в комнату, чтобы с нами поздороваться (наши куртки весят в коридоре) и тут же опешил. Но как мужик умный, он промолчал, тихо закрыл за собою дверь, ушел на кухню, неслышно поел, посуду оставил немытой и вышел из дома.
Ольга проснулась.
— Сколько время.
— Столько.
— Ой! Мы же проспали. Отец мог с работы приехать. Он всегда в это время на обед приезжает.
Я молчал. А она одевалась.
На кухне стояла посуда.
Она поняла всё.
— Он приезжал?
Я кивнул.
— Заходил?
— Заходил.
— И видел?
— И видел.
Он чуть не заплакала и сильно грустила до вечера:
— Что делать, как я ему на глаза покажусь?
Но он позвонил её матери на работу и сказал, что едет на Ольхон по делам. И уехал, почти, на неделю. А потом всё как-то забылось, зарубцевалось, и никто ничего не узнал. Спасибо, дядя Володя, ты настоящий мужик.
Аннам уже нечего было бояться.
К сказанному выше
К Женьке на свиданье я ехал в первый раз. Конечно, к Лагерю я приезжал не впервые, но ни в тюрьме, ни в Зоне на свидание к нему я ни разу не попадал. Мы общались только криками через забор, «малявами» и частыми письмами, но воочию с близкого расстояния не виделись уже тысячу лет. Не факт, что я должен был попасть на свидание, но такая возможность была. Поэтому меня и взяли — в крайнем случае, посижу в машине, поохраняю, чтобы воровайки не разобрали, пока все будут на свиданке.
В «двадцать первой Волге» было просторно, тепло и уютно, потому что мы с Ольгой ехали на заднем, большом, как диван, сиденье, а её родичи — впереди.
Герой нашего рассказа стал совсем взрослым. Да и подружка его тоже подросла. Чем же было заняться «подросшим и взрослым» разнополым подросткам в темное время суток в начале марта в теплой, просторной машине, на заднем сиденье, в то время, когда родители, в преддверии свидания, немного нервничают, волнуются: а получится ли, а пропустят ли передачу? Правильно! Этим они и занимались втихарая от взрослых. Незаметно Он забрался под кофточку к ней, а Она, через специально заранее порванный карман пальто, запустила ему руку в джинсы. Первый раз, что ли? То, что её родители так близко, придавало «шалостям» тройную (Нет! — Тысячекратную!) степень наслаждения. Им приходилось делать вид, что Они сидят «смирно» и смотрят на ночную дорогу и убегающий сбоку, лес и безмятежно о чём-то своем детском болтают. Ох, детки, детки! Знали бы родичи! Хорошо, что не знали!
