На прилавках чего только не было: ярко-алая клюква и брусника, грибочки в бочонках, рыба в лотках, окорока, колбасы, конфетки, баранки связками, пельмени, блины, красная икра, кипящие самовары. Но всё это, к сожалению, — бутафория. Клюква в огромных ситах лежала только в один слой — остальное бумага, но ощущение, что сито переполнено с горкой. Колбасы — вообще картон, как и окорока. Баранки, правда и самовар настоящие. Но это бабы из кулинарии продавали по-настоящему, чтобы мы согрелись. Бабы эти были в ярких сарафанах, в красных платках, в обшитых бисером валенках — всё то, что они действительно одевают на масленицу, когда приходит пора торговать на улице в праздник. И реквизит им не понадобился. Подрумянили сильно им щеки, и всё.

Главный герой — гимназист ходил между прилавков, как дурак — медленно и вальяжно, будто специально рисовался. Хотелось ему в морду дать. Но режиссеру (или, как его там) нравилось, и он его хвалил. Мы бы лучше сыграли! Его, правда, тоже несколько раз снимали. Потому что все вокруг него вились, чтобы ещё раз и крупным планом в камеру попасть. Нас отгоняли. Но мы не сдавались. Вот только Покуль с Кадачем тут не крутились. Они зачем-то ушли на каток и бегали по нему в валенках, пиная маленьких детей на коньках. Забава их была безобидной, поэтому дети громко смеялись и кричали, привлекли внимание съемочноё группы, и каток отсняли. Так и было на экране: маленькие дети в красных современных коньках «Экстра» на катке убегают от двух взрослых здоровых дядек в тулупах, которые норовят их отпинать. Весело. И тепло!

Когда пришло время заканчивать и уезжать в клуб за одеждой, я уже сидел в автобусе с гримерами и что-то им втирал про наш город. А вообще-то, я грелся.

Когда сдавали реквизит, то в общей суете не заметили, что пуговиц на шинелях очень мало. И кокарды не на всех фуражках. Усы из гримерки нам тоже потом пригодились.

Кино, как вы понимаете, привлекало нас всегда. Если бы у нас была камера, — рассуждали мы, — мы бы такого наснимали. Вот Сальвадор Дали с Бонюэлем отсняли «Андалусского пса» и навеки попали в историю кинематографа. Будь у нас камера, мы бы попали ещё лучше! Но камеры не было. Только сюжеты, ненаписанные сценарии, сумбурные темы и выдумки. Чтобы все это придумать, достаточно было оглянуться вокруг. Сюрреализм — это наша действительность. Немного фантазии, и сюжет готов. Смешной сюжет. Наш земляк товарищ Гайдай — яркий тому пример. Если другие прославляли Трактористов, Свинарок и Пастухов, Стахановцев, Танкистов и Летчиков — людей мужественных и сильных, то Леонид втиснул на экран Бывалого, Труса и Балбеса, и вся страна узнала себя. А как иначе объяснить их популярность? Три отморозка занимаются всякой хернёй, которая на ум нормальному человеку и не придет, а все смеются, цитируют и подражают. Встречался я как-то с Вициным в Театре Эстрады в Москве в конце девяностых. Смеялся до слез, когда он выступал, а в антракте сфотографировался с ним на «Поляроид» за пятьдесят рублей, и стало его жалко. Вот он, герой наших экранов, которого мы знали с детства, который казался таким родным и знакомым, оказывается, даже не подозревал о моём существовании, а теперь выживает тем, что мой полтинник за фотографию приносит ему хоть какой-то доход. Рядом в фойе продавал свои компакт диски со своими автографами обладатель платиновых пластинок, голос которого присутствовала почти в каждом мультфильме, в том числе и шлягеры «Бременских музыкантов», Олег Анофриев. Жалко мне было этих стариков. Эх, страна моя родная! Где сейчас Фарада, Дуров, а что стало с Брундуковым? Про женщин — я вообще молчу. Это Вам не Голливуд — это Мосфильм, чтоб он процветал!

Конечно, я злюсь! А как же не злиться? Столько экспериментов пропало. Мы за бесплатно готовы были гореть, взрываться, падать в пропасть, летать на руле по проводам, да всё, что угодно! Но не было камеры.

Однако, спокойный как индеец, Витя Кадач после съемок, сдавая тулуп, сказал так: «Теперь малышня будет писать наши имена на заборах!»

Вы знаете, что такое «Стадное чувство» или, ещё по-другому, «Бараний инстинкт»? Социализм — вот что такое «Стадное чувство» и «Бараний инстинкт». Основной девиз, постулат, формула, идея, лозунг Социализма — «От каждого по способностям, каждому по труду!» Этот долбанный лозунг алел всегда перед глазами. Куда не сунься — везде алел, везде на красной тряпке этот лозунг. На красной тряпке! Растянут поперек дороги, прибит к стене, над сценой, отпечатан в учебнике, в официальном документе в правом верхнем углу, в заключительной речи главного агронома совхоза имени «Девятнадцатой партконференции РСДРП» на собрании комсомольского актива группы СХ-73 выпускников профессионально-технического училища № 386 посёлка городского типа Энергопласт-Михеевка. (Под общие, бурные аплодисменты). И по труду — тебе грамота, диплом и другая отметина. А за дело — поделом тебе, не будешь из себя делового строить! Инициатива наказуема. Общественное мнение, общественная жизнь, большинство так решило, коллегиальный орган, общественная собственность на средства производства и всё остальное, общественно-полезный труд, общежитие, общение с молодежью и ветеранами, общаг. Общаг — нет. Общаг — это у них раньше было, когда лидеры и основатели сидели за бандитизм, бузу и провокации на производстве, за распространение венерических заболевание и запрещенной порнографической литературы с идеологическими вставками текстов для верности потребления народными массами. Начнешь читать, писать и вспоминать эту труху из названий, выражений, заклинаний, заговоров, обращений и цитат — черепок треснет, но нихрена не поймешь. В том-то и суть — сказано много, но понимает лишь тот, кто текст написал, и совсем необязательно тот, громко который читает его — это прививают ещё в детском саду, о чем я поведаю ниже.

Пятерка, звездочка, отряд октябрят — вот что такое прививка Стадного чувства. Пионерский слет, линейка, лагерь, «Зорница» — Стадное чувство, Бараний инстинкт. Комсомольский сектор, актив, комитет, собрание, конференция — магические сборы, заклинания, призывы к борьбе, к действию, осуждение других, не из нашего стада, отары, гурта. КПСС — страшный символ избранных, который писался нами, если мы были не довольны чем-то, вот так: КПSS то есть, эсесовский командный пункт, у которого были свои стражники и подвалы ЦК. Там вообще всё запутано и ясно лишь для принятых в члены и их кандидаты: бюро, съезд, пленум, расширенное заседание, мандат, организатор сектантских оргий — оргсектор и Интернетовсие уже тогда: Парт. com, Рай. com, Гор. com, Окруж. com, Об. com, Край. com, с их Первыми, Вторыми, Третьими и внештатными. Система, матрица, номенклатура, как паутина по всему земному шару сети Интернет и липкая как для ловли маленьких мух и жучков кровососами с толстым брюхом и цепкими волосатыми лапами. Кто попал, влип — застрял на всегда, не выпустят! «Пусть говно — но наше говно!» Возьмем на поруки, перевоспитаем, не выносите сор из избы, коллектив отстоит, сомкнем ряды, не потеряем нашего товарища, и еще раз возьмем — и на поруки! Но ползти туда надо, как мы отмечали, из детсада, встав на табуретку девятого мая с марлевой повязкой на голове, громко с выражением и четко сказать, не боясь: «Дымиась, оща под гоою, а вместе с ней гоел закат. Нас остаалась только тое из осемнацати эбят!» И если дяди и тети с открытками и гвоздиками в руках похлопают тебе, ты будешь выступать потом и всегда, и, возможно, попадешь в Стадо, а то и на Командный Пункт. Но для этого нужно родиться бараном! И блеять, как учит вожак.

Был ясный, солнечный теплый денёк. Мы вышли с Вовунькой из книжного магазина на улице Ленина и мимо памятника вождю пошли к переходу. Навстречу шла длинноногая, красивая девушка в плотно обтягивающих синих необычных брюках.

— Джинсы, — сказал Вовуня, — Шурик себе такие купил.

Шурик Неретин — это одноклассник и друг Вовунькиного брата. Забавный парень, в те годы один из первых, видимо, способен был примерять на себя веянья моды, как говорится. Где-то работал или учился, и денежки, судя по всему, были. Однажды на «Яве» в Солнечном он «молоковозке» со всего разгона в зад въехал. Она аж села на задницу. Задний мост — в дребезги, «Ява» — в куски, а он сидит на асфальте, ржет: «Типа, покатались!» Его любимое и коронное слово это было — «Типа». Примерно так: «Мы, типа, сидим, типа, курим. Смотрим, типа, бикса, типа, идет. Мы ей, типа, говорим: «Садись, типа, перекурим!» Она, типа, не против, присела, типа, к нам. Сидим, типа, уже, вместе с ней, типа, курим. Типа, чё делать будем? Ну, чё, типа, делать? Нечего делать. Давай, может, типа, пива возьмем. Попьем, типа. Ну, давай. Типа, взяли, попили. Так и день прошел. Типа, отдохнули». Он до сих пор говорит это «Типа».