Первый раз он привез «Синеглазку». Несколько шашек слезоточивого газа. Одну из них он предложил опробовать в подъезде ненавистного ему человека, который, по его же словам, очень плохо относился к нему в Армии, но теперь дембельнулся и живет в Иркутске. Неправильно это, если земляк земляка в Армии не поддерживает. Хуже того, ещё и строит. Боря решил отмстить. Сказано-сделано, на улицу ночью вывалился весь подъезд, кто в чём был. Боря шепнул: «Подожди меня здесь», — удалился и скоро вернулся довольный.

— Теперь он долго будет помнить, — сказал Завод, снимая с пальца некое подобие кольца, остриё которого было не меньше двух сантиметров.

В следующий раз Завод привез дюжину наступательных гранат «РГД». Ткач был в городе в очередной командировке, мы встретились втроем. Манящие запретные «яблочки» цвета хаки с ввинчивающимся запалом, естественно, манили новизной возможных ощущений. Интересно было узнать, что чувствует человек с такой игрушкой в кармане в людном иди публичном месте. Испробовали. Оказалось, много чего чувствует. Во-первых, уверенность в себе. Во-вторых, он обладатель тайны, которую никто не знает, не осознает и даже подумать, догадаться не сможет о ней. В-третьих, жизни окружающих висят на волоске, а он держит «ножницы» в кармане. В-четвертых, приятно, что тебя никто не запалил и не заметил — ты ушел спокойно, но получил большую порцию адреналина.

Но ведь это ещё полбеды — хочется узнать, увидеть и ощутить, как Это действует. Пошли — рванем? Запросто!

Вечерело, точнее, ночнило, точнее — стемнело. За инязовским общежитием стройплощадка. Пока только котлован и огромные насыпи. Чем не место для испытаний? К тому же, из окон общаги, не прекращаясь, несётся громкая музыка, и если что-то ухнет, никто внимания не обратит. Пошли туда.

Но у Ткача свой взгляд на жизнь. Была охота кидать в пустой котлован! Какая в этом выгода? У тебя есть гранаты, ты можешь многим дать понять, что вооружен и очень опасен, так зачем тратить гранату впустую? К тому же риску никакого в котловане, а он любил рискнуть. Наверное, так рассуждал Ткач или примерно так. Поэтому медлил.

— Давай её в помойку швырнем, — предложил Завод, увидев прямо под окнами мусорный контейнер, который, как и все помойки на свете, слегка дымил подожженным мусором.

— Давай. Посмотрим, как его разнесёт, — согласился Ткач.

Поднявшись на край отвала-насыпи, Женька взял гранату и крикнул в сторону помойки:

— Есть кто?

В ответ молчание. Из темноты, окружающей бак, даже кошки не выскочили.

— Я последний раз спрашиваю, есть кто? — на всякий случай спросил Ткач, потому что за бетонными блоками, приготовленными для стройки, могли гаситься влюбленные. — Нет? Ну, тогда не обижайтесь!

Ткач швырнул гранату.

Ещё в воздухе щелкнул замедлитель. Потом послышался удар о металл мусорного бака. Потом, как показалось, граната отлетела на асфальт. Потом, с высоты отвала, мы увидели яркую вспышку, резкую и низкую, как будто молния сверкнула параллельно земле. Мы непроизвольно тут же присели. А через долю секунды до нас долетел звук взрыва.

Откуда-то посыпалось стекло. Парочка влюбленных убегала темными силуэтами вдоль освещенных окон общаги от бетонных блоков за угол здания, причем, у женщины сильно хлопали об асфальт босоножки.

— Я так и знал, — улыбнулся Женька.

Музыка замолкла. На многих этажах в раскрытых окнах появились головы молодых людей:

— Что там, Витёк? — кричала голова с пятого этажа голове на втором.

— Хрен его знает — что-то жахнуло! — отвечала голова со второго всем остальным головам в окнах.

— Наверное, баллончик от лака? — предположила голова на третьем.

— Может быть, но тогда это очень большой баллончик, — недоверчиво согласилась голова на втором.

— А ты Веркину башку-то видел? Ей ведерный баллон надо! — пошутила голова на четвертом.

Почти все головы засмеялись, а одна женская сказала:

— У нас окно разбилось.

— Жарьте цыпочек — идем вставлять! — отреагировало сразу несколько голов.

Окна закрылись, музыка заиграла с новой силой, никто ничего не понял.

Мы спустились с насыпи посмотреть степень разрушения помойки, асфальта, стен и окон. Но в темноте ничего не было видно.

Наутро тоже следов никаких, лишь слегка почерневший асфальт. Но это и бумагу могли так поджечь — то есть, реально, никаких следов.

Но Завод старался отыскать запал, который должен был остаться целым — его не разносит, утверждал Заводской, и оказался прав. Запал нашли. Долго вертели в руках, рассматривая, удивляясь, почему же его не разносит, потом положили в карман и забрали с собой. Моей задачей было утопить его в Ангаре. Что я и сделал, предварительно ознакомив свою команду с этой новой и неизвестной пока для нас штучкой — запал РГД.

Так пролетел этот год. Ткач учил меня всему тому, что постигал в своей Армии. Я учился всему и ездил к матери на свиданья. Жил у тетки, харчился днём большей частью у друзей, много времени проводил с подружкой. Всё, вроде бы, ничего, но беда не приходит одна. Батыр демобилизовался из Армии (он на год раньше Женьки ушел), Женька приехал в отпуск, встретить Батыра, они нахулиганили по пьяному делу, одуревшие от встречи и впечатлений, и на третий день угорели: Ткач на пять лет, Батыр — на семь. Ку-ку! — готовьте передачи!

Необъяснимо, но опять ловишь себя на мысли, что писать, точнее, окунаться в прошлое, довольно трудно, особенно быть объективным по отношению к Ткачу. Мне тогда было неполных пятнадцать, Женьке всего девятнадцать, мальчишки, в сущности, судя по возрасту. Но мое восприятие его, как личности, всегда было как восприятие младшим братом старшего. И сегодня, даже с высоты прожитых десятилетий, мне чертовски трудно воспринимать наши отношения по-другому. Его мать и отец, которым тогда было меньше лет, чем мне сейчас, также не вписываются в модель объективного восприятия времени — мне кажется, что тогда они были куда более взрослыми, опытными, мудреными, чем я сегодняшний. Читая и перечитывая письма Ткача из Лагеря, хочешь — не хочешь, окунаешься в то далекое время, а ощущения таковы, что как будто письмо ты сегодня вытащил из почтового ящика и нужно сделать то, что он просит, потому что он ждет и верит, что ты выполнишь его просьбу, приедешь, привезешь.

Написанное выше, для нормальных людей, наверное, представляется жестоким или неправдоподобным, однако, поверьте, приходится сглаживать углы, чтобы не казалось, что все написанное не имеет смысла. Потому что оно действительно смысла не имеет. Скажите, в чем смысл жизни? Ответа нет! Ученые, философы, цари и многие другие смертные веками ломали головы, чтобы это понять и объяснить. Но объяснений не нашлось. Все просто живут — вчера, сегодня, завтра и всегда. Коротают деньки, надеясь на будущее. А мы жили в то время, не имея ничего, не надеясь ни на кого, не думая о будущем. Не было перспектив, лишь прожигание молодости в нелепой подготовке к чему-то такому, что нужно вынести, вытерпеть, а значит, быть готовым физически, морально, психологически, к возможной беде. Беда же себя ждать, скотина, не заставит. Она же — тварь — с подружками приходит. И не стучится — вламывается в дверь.

Наши игры изначально были контактными и, по-детски, безжалостными — мы должны были уметь сражаться в одиночку или в составе стаи-команды, но сражаться должны уметь и уметь терпеть боль. Не показывать виду, если в тебя впилась пулька или тебя зацепили клюшкой или поставили подножку, а про бокс — чего уж говорить? Необходимо было научиться защитить себя от ножа, от ствола, от цепи, от палки, от небольшой своры врагов. Самому уметь пользоваться различным оружием, уметь изготавливать и применять бытовую взрывчатку, открывать без ключа замки, водить мотоцикл и другой транспорт, если надо — сигануть с пятого этажа на ближайшее дерево и спуститься по нему вниз. Кроме того, приходилось изучать повадки животных и птиц, читать и распутывать следы, заметать свои. Учиться охотится, т. е. стрелять, скрадывать, догонять, устраивать засады, маскироваться. Для этого необходимо умение лазать по деревьям, заборам, крышам, стенам, подниматься и прыгать с обрывов. Да, чего уж там — даже просто разжечь костер в дождь или мороз, переплыть реку, определить погоду на завтра, сориентироваться в лесу и незнакомой местности, найти, что сказать при внезапном вопросе. Много чего еще, чтобы быть ко всему готовым. И если мы говорим о неприятностях и изломах судьбы, то, само собой, нужно пройти через них, так сказать, в маленьких дозах, как вакцина, как прививка — чтобы не заболеть навсегда с плачевным исходом, необходимо заразиться в молодости и перенести в легкой форме. Те, кто такую прививку не имел, потом тяжелее переваривали хворь, естественно, если заражались.