И напоследок:

Некоторые люди, в частности баба Дуся, умудрялись садить на Глине картошку. А осенью, снимая половину урожая, шутить: «Куль садил, куль копал — не один картошка не пропал». Вторую половину урожая мы пекли на костре. Соус «Южный», полбулки хлеба и жаренные холодные спинки минтая отлично дополняли свежий картофель.

Зимой, после новогодних праздников, костер «состоял» из выброшенных ёлок. О, это совсем другой костер. Это вам не из гнилых досок, старых ящиков или веток тополей. Этот костер по-настоящему пах лесом, елью, мхом и мы тогда мечтали о походах, о путешествиях, о приключениях. Мечтали обложить свирепых волков, преградив им свободу флажками. Мечтали растревожить в берлоге медведя, поднять его и завалить. Мечтали, карабкаясь по отвесным стенам, устроить засаду Архарам. И всё это, обязательно, только с луком в руках и большим ножом за поясом. Нам казалось, что лук — это настоящее оружие охотников. Мы хорошо делали их из заранее заготовленного летом кедра и, надо сказать, стреляли неплохо (по стволам тополей и голубям).

А ещё там были фейерверки, которые мы устраивали, когда всё достало, надоело или нам влепили пару ни за что! Бросая на низко висящие провода кусок алюминиевой проволоки, мы слышали хлопок, и шуршание тысячи искр освещало тьму. Искрило классно, но, к сожалению, недолго. Но мы успевали свалить, на всякий случай.

Там, на Глине, заливаясь слезами, я похоронил своего спаниеля, которого звали Скукум Чек, что в переводе с индейского означало Мутные Воды.

Эх, Глина, глина! Где ты сейчас? Сейчас на тебе стоят девятиэтажки.

Татарское кладбище стоит на горе. По всему видно, что в свое время — сто лет назад — это было солидное кладбище. На желтых, из песчаника, памятниках до сих пор выбиты арабские письмена и полумесяцы. Сами памятники разнообразной формы: от плоских или закругленных поверху прямоугольников до некоего подобия стволов деревьев с обрубленными сучьями. Разнообразные кустарники, посаженные у холмиков среди березовой рощи, подтверждали, что сюда много ходило народу. Сдается мне, что место это выбрано не случайно. Мечеть от кладбища и поныне стоит километрах в двух или в трёх, если идти вниз с горы по улице Карла Либкнехта и не обращать внимания на новые «высотки». Да! Здесь когда-то было пустынно и тихо, «ни врагов не друзей не видать»… только дикие рыжие лисы рыли свои глубокие норы.

Почему в одночасье оно стало заброшенным, хотя ему всего-то лет сто с небольшим? Еврейское и Русское, расположенные на склоне соседней горы, и поныне посещаемы потомками усопших и прилично ухожены. Можно, конечно, всё списать на Войну, на переселение народностей, на что угодно — бумажных цветочков на нем не прибавится. Правда, оно охраняется — есть на краю у дороги хорошая усадьба, в которой живет сторож-татарин, его семья и его псарня. Но он не гоняет ни школьников, ни рабочих УММ, ни бичей, ни бичих, распивающих на могилах дешёвые вина, — устал, наверное.

Еще до строительства плотины Татару от лепрозория разделяло болотистое озеро, по которому гоняли пацаны на самодельных плотах. Потом болото осушили, вода ушла, а в образовавшейся яме, организовали гаражный кооператив, который после, как амеба, разделился аж на целых четыре.

А с другой стороны кладбища построили школу. Уроки природоведения, изучения растений, гербарии — для младших классов. Для старшеклассников — другие темы. И роща превратилась в «излюбленное место отдыха горожан».

Огромный глиняный обрыв нависал над гаражами. Иногда, после дождей, глина осыпалась, и тогда открывались старые могилы. Мальчишки лазили по обрыву, как по скалам, оттачивая навыки горного туризма и разоряя оголенные могилы. Бывало, встретишь какого-нибудь маленького шкета с коричневой большеберцовой костью в руке. — Зачем она тебе?

— На-ада!

Однажды обрыв обвалился очень большим куском. Мы сорвались с уроков, чтобы посмотреть. Два гаража просто раздавило. Один был пустой, а во втором была новенькая, купленная на днях «Волга». Сидит мужик возле своей раздавленной машины и грустит. У машины колеса так вывернуло, что диски «смотрят» в небо на одном уровне с крышей салона — восстановлению не подлежит. Потом встает мужик, берет лопату и начинает ковыряться в осыпавшейся глине, наполняя цинковую ванну с верёвочкой, чтобы легче было ванну тащить. Вот набралась ванна, потянул мужик за веревочку, заскрежетал цинк по придорожным камушкам, а сверху дети кричат:

— Мужик! Колеса забыл! — хохот и свист.

Еще более грустно стало мужику, но ничего не поделаешь — судьба!

В какой-то период детей манят птицы. Там, высоко в небе стрелами проносятся стрижи, плывут на изогнутых крыльях с резкими криками чайки, кувыркаются домашние голуби, бездомные голуби носятся стаями, давят воздух черными перьями крыл сильные вороны, теннисным мячиком с крыши на крышу перелетают трясогузки, воробей пушистым комочком спешит с соломинкой в клюве строить гнездо. Жизнь прекрасна там, наверху, где глубокое синее небо и высокие белоснежные облака. Это мы здесь — лежим на дне. На дне Воздушного Океана.

Птички, птички, птички.

Первый опыт близкого знакомства с птицами — это, естественно, ловля голубей. Занятие несложное, помогающее малышам приобрести навыки заманивания глупых пернатых в петлю, полную хлебных крошек. Потом резкий рывок, и всё — птица бьется в петле, а малышня уже несётся её схватить, чтобы не улетела. После, голубей выпускают, намучив в теплых детских руках.

Следующий этап — самострелы, рогатки, луки и, венец мечтаний — духовое ружьё «воздушка». Здесь всё понятно — птичий травматизм неизбежен. С мастерством стрелка приходит разнообразие добытой дичи. От банальных воробьев можно дорасти до уток. Однако в скором времени и это надоедает.

А вот голубятня! Кто ж не знает, что такое голубятня? Пацанам многим хочется иметь свою голубятню. Взрослые же в исключительных случаях этим занимаются — либо безнадежно больны, либо это им приносит доход (чаще, и то и другое). На Бульваре есть человек из серии ЖЗЛ, которого в простонародье называют Пушкин. У него пышные, кудрявые волосы — видимо, это и послужило поводом для его прозвища. Однажды он с голым, как говорится, торсом высунулся из окна — насмешил народ: к нему сразу приклеилось, что он «здоров и загорел, чертяка, весельчак и балагур». На самом же деле — доходяга несусветный. Ну, да ладно — Пушкин, значит Пушкин. Вот у этого Пушкина, живущего на пятом этаже в угловой квартире, балкон превращен в голубятню. Не знаю, не буду врать — дома я у него не был, но сдается мне, что у него дома перьев хватало (и бело-черного помета). У него, у Пушкина, классные голуби. Летом он их выпускает попастись в небесах, и они там такие пируэты устраивают: уходят в точку, кувыркаются, падают камнем, поднимаются спиралью — загляденье! Разумеется, нам тоже захотелось голубятню. И мы построили её на чердаке Вовунькиного дома, считай, почти над квартирой Пинигина Игоря, который жил, к несчастью, на пятом этаже. Конечно, наш топот доставал жителей последних этажей, и они даже пытались повесить замки на чердачные люки, но потом, устав их постоянно покупать, как-то успокоились и смирились.

Очень важная часть голубятни — шарабан. Он должен быть большим, обитым сеткой-рабицей, и, самое главное, открывающаяся створка обязательно должна резко захлопываться по желанию хозяина голубятни. Как это сделать — уже детали и разные технологии, а вот если прилетит чужой голубь за вашей голубкой, а створка не захлопывается — тю-тю, вы не поймали голубя, нечего вам будет предложить его хозяину на птичьем рынке за отдельную плату! Так что здесь нужно быть очень внимательным и не заходить в голубятню, предварительно не убедившись, что не прилетел чужой мурый, лапчатый, жарый или турпан.

Одно хреново, что зимой приходится утеплять голубятню. И как ни утепляй, найдется кто-нибудь, кто всё равно разожжет костер погреться, а это опасно с противопожарной точки зрения.