— Пусти! Что ты там ещё навыдумывал — я от Нагимки иду…..

(Этот диалог можно продолжать долго, однако жалко бумагу ложью марать. И Архип его точно не помнит дословно. Его мысли перескочили на другое.)

На первом этаже в её подъезде недавно поселился молодой человек лет тридцати двух от роду, очень похожий на Делона. Ольга говорила, что он работает переводчиком в «Интуристе», что у него много баб и что его квартира «залита персиковым цветом» (она это видела через окно — он же жил на первом этаже). Позже, когда Архипу самому исполнилось тридцать два, и у него была подружка восемнадцати лет, он понял, что нет ничего проще, чем уложить девочку в постель, если ей сказать, что ты работаешь переводчиком и включить торшер с персиковым абажуром. Но это было гораздо позже. А в тот вечер он хотел поверить и поверил ей, что все, что он слышал в сумраке подъезда — просто совпадение. Что она одновременно зашла в подъезд, когда у Игоря (она знала его имя) открылась дверь и какая-то баба ушла от него, и что она (Ольга) идет от Нагимки. И что он — дурачок, такое о ней подумал, лишь только потому, что сильно уж любит её и понапрасну ревнует. Он её единственный мужчина (Эта фраза: «Ты мой единственный мужчина» позже всегда давала понять, что тебе уже наставили рога!)

Чмок-чмок, и Архип «поверил».

Но, по дороге домой к тете Гале, на всякий случай (хоть и было уже поздно) зашел к Нагимки и спросил:

— Здорово, Нагим. Ольга сказала, чтобы я у тебя какие-то тетради забрал. Я не понял какие, но давай, заберу.

— Какие тетради? — не поняла Нагимка. — Я её уже неделю не видела.

— Так она же только что у тебя была! — не сдержался Архип.

Нагимка поняла, что что-то ни так и, выручая подругу, сказала:

— А, ты про Ольгу? Она — да, она мне сказала, что потом сама заберет.

Архип посмотрел Нагимки прямо в глаза, и спросил:

— Пиздишь?

Они были друзьями. Но, ни то чтобы друзьями — Нагимка была нормальная баба, поэтому она пожала плечами, посмотрела на Архипа без притворства и ответила с грустью:

— Я не знаю что сказать. Пойду я Архип. Поздно.

Грустно улыбнувшись, она закрыла дверь.

— Что значит, «поздно»?

Промелькнула догадка.

Мир взорвался!

Через пару дней он её конечно вычислил. Да не просто вычислил, а…

Этот же хер — Игорь, жил на первом этаже. И форточку не закрывал. Достаточно было в нужный момент запрыгнуть на подоконник и отодвинуть штору, и взору явилось такое….

Посыпались стекла! Ольга успела смотаться домой, пока Архип с трубой, а Игорь с ножом, гоняли друг друга возле дома, так и не убив никого.

Потом Ольга не открывала, затаилась до приезда родителей. И лишь на следующий день, когда её отец с матерью уехали на работу, он умудрился вызвать её на площадку (в квартире она боялась, что он разнесет всю мебель). Она была умная девочка (как ей казалось), поэтому решила сделать так, как ей посоветовали старшие подружки.

Она со злостью накинулась на него:

— Чего ты мне проходу не даешь? Следишь за мной! Я взрослый человек, а не твоя собственность! Надоела твоя ревность! Ходишь за мной, ходишь! Я могу дышать? Или ты мне и это запретишь? У меня уже сил нет от твоих ухаживаний! Давай, хотя бы на время сделаем паузу — отдохнем друг от друга. Я не могу так больше! У меня сил уже нет… Твоя ревность… Я взрослый человек…. и т. д: (Ля-ля, фа-фа, зю-зю — полный отстой!)

Она всё ещё брызгала слюной и ещё что-то несла в таком же стиле, но Архип уже этого не слышал. Разум его отключился и не мог воспринять всю ту чушь, которую она говорила. Он смотрел на неё зло и грустно одновременно, и слушал её объяснения и нападки в гулком зеленом подъезде, не воспринимая слова. Лишь её серые, такие родные и милые глаза были перед ним, остальное размылось вне фокуса и звук пропал.

Из оцепенения его вывела пощечина, которую Ольга ему влепила за то, что он смотрит на неё, как дурак и совсем не слушает, молчит и не отвечает на её вопрос: «Да, сколько это может продолжаться?»

Архип её сильно избил! Сильно! Она скулила, сначала огрызалась, потом пыталась оправдаться, потом просила прощенья, но, поняв, что теперь уже ничего не поможет, просто терпела. И он остановился. Прижал её к себе. Она заплакала и ушла с ним на три дня из дому, оставив родичам записку, что они с Архипом, якобы, уехали к кому-то на дачу.

Трое суток на квартире Сереги Чувашова он делал с ней все, что хотел. (Серега был в Армии, мать его в геологической партии, ключи он взял у Вовуни на пару часов, но вернул через несколько дней.) Там, в пустой квартире, на крашенном полу, на надувном матраце, он из любимой девочки превратил её в шлюху! Дал ей всё то, что она (по его мнению) заслуживала. И в себе уничтожил её священный образ, увидев, что можно реально творить с бабами, и что они, оказывается, ни только не возражают, а ещё и подыгрывают, одновременно наслаждаясь. Это был конец его романтического отношения к женщинам. Та, с которой он сдувал пылинки, теперь была «БУ» и «оставалась её только сдать в утиль, доносив окончательно!» День сменялся ночью, а прямые вопросы всё текли, а гнусное вранье не прекращалось, а обещания были лживы, а надежды не убеждали, а слезы только распаляли похоть…. Раз ей было мало чистой любви, настоящей его любви, раз она связалась со стариком…. Получи!

Она просила прощения, каялась и клялась! Сама себе обещала, что больше такого не повториться. Говорила, что всё ещё можно вернуть. И забыть. И продолжать, как раньше, даже лучше, потому что они теперь навеки связаны. (Чем связаны, он не понял, но расставаться с ней было все-таки жалко, и оставаться с ней не было желания). Решив, что время лечит, он почувствовал, как устал, понял, что ничего не добился, не восстановил, не вернул, плюнул на неё, отправил домой, а сам точно решил бросить институт и уйти на два года в Армию. (Уйти, чтобы не убить её и её дружка-соседа, потому что он больше никогда ей уже не поверит и не простит, а анекдоты про то, как сосед приходит в гости к чьей-нибудь жене, посыпавшиеся, как специально, на его голову со всех сторон, окончательно его убедили в правильности решения. Прав её брат: «Нет не дающих женщин, есть плохо просящие мужчины!»)

Мир взорвался!

Да, и хрен с ним!!!

Он бросил институт.

Стал демонстративно «готовиться» в Армию.

Она жалела его и то, что «так получилось», и клялась дождаться. Была милой и доброй. Наверное, и она не хотела терять его.

Но было, действительно, поздно: «Варшавянка», сборный пункт, лысая голова, солдатский вагон, тоска, стук колес, и… прощай, Молодость!

Хотя, он и дал себе слово, что если она дождется, то он её простит. Но через пару месяцев, пока он маршировал в учебке, пришло письмо, что её видели на «Прибайкальской» и что она с кем-то в баре… и с кем-то в номере… и с кем-то ещё…

Но он не хотел верить друзьям. И пообещал себе, что когда приедет, автору письма башку оторвет! «На фронте» женщины кажутся надежней: «Ты у детской кроватки не спишь!» (Каждый кричит: «Она ни такая!»)

Такая!

Все — такие!

Он сам потом убедился, когда нежданно приехал в отпуск.

«А! Чего прошлое ворошить! Идет оно на хххууу… тор бабочек ловить!» — Архип отвел взгляд от потолка, громко выдохнул, резко встал, надел тапочки, накинул халат, пошел покурить в ванную… и перестал вспоминать.

В дверь стучались монеткой.

— Кто?

— Маркиз.

Архип срифмовал, как обычно, это слово и открыл скрипучие двери.

— Здорово, спишь, что ли? — мокрый Покуль прошел не раздумывая.

— Здорово. С вами поспишь!

— Один?

— Один.

— А Заяц твой где?

— Экзамены сдает.

— Хорошо.

Андрюха кое-как сковырнул нечистую, мокрую обувь, снял куртку, прошел в зал, залез на диван с ногами.

— Как на Байкале отдохнули?

(Они не виделись с тех пор, как Архип с Юлькой уехали на Байкал.)