— Тебе хорошо говорить. Взяла. А я вообще ничего не помню.

— Мне хорошо здесь стоять в коридоре и лапки отмораживать, пока ты уйдешь.

— Всё, всё, извини, — я пошла. Посмотри, Одиннадцатого там нету.

Так и знал! Обычная история. Окно, которое выходит на Ангару, выходит и на конечную остановку автобуса одиннадцатого маршрута. Чтобы куда-то успеть, достаточно подойти к окну и если на кольце стоит автобус, то, пожалуй, есть шанс выскочить из дома и успеть на нем уехать. Архип пошел в комнату. Автобус стоял на кольце.

— Стоит! — крикнул Архип и поспешил в коридор пожелать Юльке «Ни пуха». (Он тоже немножко волновался за неё, хоть и бухтел на то, что пришлось вставать, но увидев автобус, как-то про холод сразу забыл. Надо поддержать Зайца — последний экзамен,… да и день сегодня… не самый лучший.)

— Я побежала! — Юлька уже открывала замки.

— Ни пуха! — Архип быстро поцеловал её в щеку. — Не переживай, все будет Ок.

— Спасибо. К черту! — Юлька улыбнулась и выскочила за дверь. Каблучки цокали по каменным лестницам подъезда.

Архип вернулся в дальнюю комнату к окну. Автобус ещё стоял. Через минуту мимо окна по мокрому асфальту быстро прошла Юлька, поглядывая в сторону автобуса. Еще через три минуты автобус завелся и медленно пополз в гору. Судя по всему, она успела. Да, точно успела. Архип облегченно выдохнул, посмотрел, как уже начала желтеть «его» береза (раненько нынче), глянул на мокрый Бульвар и холодные воды реки, прошептал «Здравствуй осень», и пошел в спальню (все-таки холодно). Завалившись на кровать, укутавшись в одеяло, согревшись кое-как, он явственно осознал, что уже не уснет, и тогда стал пультом мучить телевизор. Телевизор отвечал ему тем же, измучив Архипа всякой дрянью, которую никто не смотрит. Тогда он вырубил нахер этот ящик, уставился в потолок и стал вспоминать.

У каждого человека есть «проклятый» день! Это, как анти День рождения, или как анти Новый год, или как анти Восьмое марта, но такой день есть. Не каждый знает, что ежегодно, в один и тот же день с ним случаются самые неприятные, самые мерзкие события, которые случаются именно в этот день и никогда больше, и дату эту непосвященный человек пропускает, не поняв её сути и предназначения. Архип точно знал, что у него такой день — Девятое августа. Поначалу он грешил на весь месяц, потом на определенную неделю, потом высчитал точный день, и даже вспомнил, с какого это момента началось. И Нагасаки здесь вовсе не причем. Здесь и без Нагасаки его каждый год так трясло и ломало, судьба подбрасывала такие заподлянки, что он и не удивиться, если этот день будет выгравирован на его могильном камне, как последняя дата жизни. В этот день теперь он старается никуда не вылазить, сидеть дома, и прожигать эту чёртову дату, чем быстрее, тем лучше, желательно во сне. Но кто ж ему даст в такой день поспать? Вот Вам пример с Юлькой, плюс — холод собачий.

Начинается денёк!

9 августа 1982 года, закончив свои пацанские дела, примерно в начале десятого вечера. Архип притащился к Ткучучке. Обычно они в это время выходили «погулять с собачкой». На самом деле они выходили, чтобы Ольга могла покурить, поделиться новостями, случившимися за те несколько часов, что они не виделись с утра, поцеловаться с Архипом и смотаться домой — до утра, пока не уедут на работу родичи. А вот когда они уедут, тогда придет Архип, они тут же завалятся в койку… и все дела. А почему бы и нет? — им же уже по восемнадцать, первый курс позади, каникулы, да и наверняка родичи уже знают… Чё они — дураки, что ли? Короче, что об этом говорить? И так всё ясно, да и кому какое дело?

В начале десятого Архип нажал звонок Ольгиной квартиры. «Гдлян-гдлян» сказал звонок. Олина мама спросила «Кто там?» Архип ответил: «Я». Мама открыла дверь и сказала, что Оли нет, что она думала, что Оля с ним — с Архипом — уже давно гуляет. Архип не понял, что за херня, но сделал вид, что всё нормально, извинился, дверь закрылась, а он спустился до третьего этажа и закурил на межэтажной площадке. «Что-то новенькое? И где это она интересно шарится?» Надо было спросить с собакой она или нет. Но тут он вспомнил, что после его звонка Гольда тявкала откуда-то из глубины квартиры. Значит без собаки. Значит скоро придет — все равно эту псину выгуливать надо — подождем.

Он сел «по жиганской привычке» на корточки меду третьим и вторым этажом, облокотился на стену и начал, от нечего делать, смотреть то в окно, то на тлеющий огонек сигареты.

Сто тысяч раз он сидел здесь вот так, поджидая, когда щелкнут замки на пятом этаже, раздастся Ольгин голос: «Мам, я недолго», и быстрой спортивной походкой его девочка начнет сбегать вниз. Она, правда, была спортивная девочка. Она здорово бегала, она что-то там выигрывала, но дело было даже не в этом — она была классная девочка. На ней были яркие кроссовки (родители её баловали и покупали ей кроссовки на барахолке), на ней был красивый спортивный костюм (надетый на голое тело, как минимум, его верх), на ней была легкая, яркая, японская болоньевая куртка, как правило, красная с желтым, что придавало ей особую привлекательность (такие куртки на барахолке стоили ни мало, но родичи её баловали, как я уже сказал, потому что зарабатывали хорошо). От неё всегда вкусно пахло! А её улыбка, её глаза, её фигурка…. За ней всегда в этот час, шкрябая когтями по каменной лестнице, неслась маленькая желтая тявкалка, которая поднимала визг, когда видела тень Архипа, пока, понюхав, не опознавала его и не затыкалась. Они чмокались: «Привет!» «Привет!». Тявкалка уносилась вниз, и им приходилась прекращать чмокаться и догонять её: «Гольда, ко мне! Гольда!»

На торце дома, на спинку поломанной лавочки, возле разбитой телефонной будки, они садились, обнявшись, и она спрашивала: «У тебя есть?». Сам он тогда не курил, хотя уже учился в седьмом классе, но для неё всегда приносил сигаретку-другую «Родопи», или «Стюардессу» или «Ту». «Опал» и «Вега» ей не нравились, а «Интер» трудно было достать. Она закуривала, пока он следил за собакой. Потом они смотрели на звезды, где три рядом звезды напоминали им о них, плюс ещё Лариска Кравчук, которая, если не была в данный момент рядом, то всегда могла неожиданно появиться. Но ей это прощалось — она была настоящая подруга, и часто Ольге помогала убирать квартиру, когда они с Архипом уходили куда-нибудь, а родичи заставляли Ольгу убираться. Кроме того, если появлялась Кравчучка, то она следила за собакой, а они целовались, пока та шарахалась по кустам, громко выкрикивая: «Гольда, ко мне! Гольда!» Всё было классно! Потом Ольга чем-нибудь зажёвывала. Потом они брали псину на руки и шли в подъезд, где ещё час, а то и больше, целовались уже как взрослые (его рука дотрагивалась (позже — с силой сжимала) до её юной груди, и она не противилась этому). Псина скулила на пятом этаже возле двери, просясь домой, и царапала лапкой дверь. Если мать (или отец) это слышали, то дверь открывалась, и раздавался голос: «Оля, ты скоро?» «Я щас, мам!»… — И ещё целый час уходил на прощанье! С седьмого по девятый класс — всё было классно!

«Какого хера, она не появляется? Время уже одиннадцать!» — Архип уже раз пятьсот вставал. Разминал ноги. Выкурил почти пачку. А её всё нет и нет! Странно.

Где-то на первом этаже щелкнул замок, открылась дверь, кто-то о чем-то шептался, казалось, что слышатся поцелуи, смешок, потом кто-то побежал на верх, а дверь параллельно закрылась.

Прыгая через ступеньку, Ольга неожиданно наткнулась на Архипа:

— О!..?…..!

— Это ты откуда?

— В смысле?

— В прямом.

— Ты что здесь делаешь?

— Ты откуда?

— Ты давно?

— Ты откуда бежишь-то, красавица?

— А что за тон?

— А чё за хуйня?

— Не поняла? — Она удивилась его наглости. Он не позволял себе такого раньше.

— Ты откуда бежишь, спрашиваю?

— Пусти — я не собираюсь разговаривать в таком тоне!

— Как там наш переводчик?