Марджери попросила меня быть одной из ее подружек, а Уилла — войти в число друзей жениха. Последний, кстати, принаряженный в шикарный, шитый золотом камзол, страшно волновался, и было от чего. Внезапно в прохладных отношениях между нашими семьями наступила оттепель, причиной которой стал стремительный взлет Неда при дворе и страстное желание Дормеров воспользоваться плодами его успеха. Сегодняшний праздник был залогом восстановленного согласия между нашими домами, и мое присутствие на нем имело особое значение.

Наши семьи соседствовали и приятельствовали, сколько я себя помню, и лишь постыдная связь между моим отцом и Марджери положила внезапный и, казалось бы, окончательный конец этим отношениям. Но когда Нед обратился к отцу Уилла Артуру Дормеру и предложил ему должность младшего грума Королевской кондитерской службы с вознаграждением в целых тридцать фунтов в год, а затем и пообещал сделать его хранителем дверей Палаты феодальных сборов, Артур немедленно принял эти заманчивые предложения. Нынешняя свадьба знаменовала очередной шаг двух родов друг к другу.

По словам Неда, Артур высказался в том духе, что нашему отцу «уже не доведется тискаться с другими моими девочками по чуланам, потому как подагра его скрутила и не отпускает». И еще добавил, что «теперь-то старина Джон, в кои-то веки, полежит в своей постели в одиночестве».

Передавая мне этот разговор, Нед подтвердил, что наш отец действительно серьезно болен и почти не может ходить. Дни соблазнений и совращений для него кончились. «Ну и доченьке моей Марджери нужен хороший муженек, — заявил при той встрече Артур Дормер и добавил: — Как насчет твоего кузена Годфри, который недавно овдовел? Он, конечно, не красавчик, но знатный охотник и стол держит богатый! Как ты думаешь, он возьмет в жены мою Мардж?»

Я от души смеялась над тем, как Нед изображал Дормера-старшего. Мой брат мог быть весьма забавным, когда этого хотел. Он с необыкновенным искусством перевоплощался во многих знаменитых и влиятельных людей, с которыми сталкивался при дворе. Он даже осмеливался (конечно, только в самом узком кругу) передразнивать самого короля. Но Нед редко позволял себе быть веселым и легкомысленным. В последнее время он с головой ушел в работу, особенно после смерти кардинала Вулси, за которой последовало столь желанное ему назначение в число ближайших придворных короля. Теперь моего брата часто можно было увидеть в компании нового любимца Генриха — Томаса Кромвеля. Я знала, что Нед примеряет на себя роль преемника Кромвеля, будущей правой руки нашего монарха. А может быть, и лорд-канцлера, почему бы и нет?

Мы с Уиллом до упаду плясали на свадьбе, а затем отдали должное хмельному деревенскому элю. Спускались сумерки. Уилл помог мне забраться в легкую повозку, и мы укатили от всех в поля, зеленевшие молодыми всходами, где витал аромат первых весенних цветов. Уилл расстелил одеяло на дне повозки, бросил пару подушек, лег сам и притянул меня к себе. Я прижалась к нему и замерла, наслаждаясь теплом его ласковых рук. В последовавшие за этим часы нам было трудно выполнить принятый нами обет — не переходить до свадьбы последний предел телесной близости. Все остальное было: и нежные, долгие поцелуи, и ласки, от которых у меня перехватывало дыхание, а из уст Уилла исторгались стоны желания. Мы были так поглощены друг другом, что даже не заметили, как на смену синим сумеркам пришла полночная тьма и на небе высыпали яркие звезды.

— Скоро, Джейн, очень скоро нам не нужно будет себя сдерживать, ведь заднем нашей свадьбы, который не за горами, обязательно наступит наша первая брачная ночь, — прошептал мне Уилл. — Та жизнь, которую, как ты помнишь, мы надеялись прожить с тобою вместе, всего в одном шаге от нас.

Уилл имел все основания так говорить: он заявил своему отцу, что по-прежнему желает сочетаться браком только со мною, и получил четкий ответ: старшие Дормеры не будут препятствовать ему в этом. Более того, сейчас отношения между нашими семьями изменились настолько, что Артур Дормер желал заключения нашего с Уиллом союза елико возможно скорее. Он ждал, что после этого ему будет предложено еще несколько тепленьких местечек при дворе, а на доходы от них он сможет прикупить себе поместье получше Чиверинг-Мэнор.

— Этот дом будет принадлежать тебе, Уилл, — заявил его отец, — как только я присмотрю для себя и остального семейства что-нибудь побольше и поближе к столице. Надо же с толком использовать жалованье младшего грума Королевской кондитерской службы, ну, и Бог даст, поступления от других придворных должностей.

— Значит, ты станешь фермером-джентльменом, Уилл, — сказала я своему жениху, полушутя-полусерьезно. — Тогда я научусь стричь овец и сажать цветочки, помогать арендаторам и крестьянам в нужде, а ты достигнешь невиданных высот в разведении коров и будешь придирчиво следить за работой управляющего. И — самое главное — мы сможем завести семью и навсегда оставить двор.

Уилл взял мою руку и поднес к губам.

— Так, значит, мы договорились, Джейн? — нежно спросил он. — Мы ведь сделаем все то, о чем ты сейчас толкуешь, да или нет?

Я посмотрела на него: мальчишеское лицо, полное любви, взлохмаченные светлые волосы, добрые синие глаза. В тот день он безраздельно царил в моем сердце. Я кивнула.

— Да, Уилл, да, дорогой!

Мистер Скут был просто счастлив, когда его вновь призвали в покои королевы. Он радостно потер руки в предвкушении повторного заказа и с улыбкой обратился ко мне:

— Что ж, мисс Сеймур, значит, настало мне время закончить для вас ваш прекрасный свадебный наряд. Будет ли объявлено о помолвке?

— Да, мистер Скут. В самом скором времени это произойдет. Думаю, придется немного изменить платье, чтобы оно лучше подошло невесте, которая стала чуть старше и искушеннее.

Портной сделал знак своим помощникам, которые тут же выставили корзины и принялись показывать их содержимое.

— Конечно же, нам придется немного изменить фасон лифа и рукавов, чтобы они соответствовали последней моде, — соловьем запел мастер. — Думаю, нужно пустить другую отделку по вороту и перешить нижние юбки. С тех пор, как леди Анна стала так популярна при дворе, на ее гардероб устремлены глаза всех наших дам. Нынче надобно следовать французской моде, то есть моде леди Анны.

Что ж, мистер Скут правильно подметил новые веяния. Анна стала истинной законодательницей мод при дворе и даже, пожалуй, уделяла своим туалетам слишком много внимания. Она меняла платье по три-четыре раза на дню и требовала, чтобы мы следовали ее примеру. Она старалась менять не только сами туалеты, но и их фасоны, вплоть до мельчайших деталей. За ее изменчивым вкусом нам было не угнаться. Сегодня она давала распоряжения всем швеям мистера Скута немедленно начать расшивать ее юбки золотыми фестонами, а на следующий день фестоны отпарывались и на их место спешно пришивались блестящие аксельбанты. На третий день на пышных рукавах вышивали двойные узлы восьмеркой — символы истиной любви, — а на четвертый их заменяли вставками из черной тафты или тончайшего шелка из Брюгге.

Такое непостоянство создавало много суеты и, по моему мнению, было совершенно лишним. Анне требовалась отдушина, которую она находила в модных причудах, а не то ее начинали одолевать страхи. Ей требовалось без конца отдавать приказы, чтобы преисполниться чувством собственной значимости. Ведь по сути она была лишь игрушкой в руках короля и вдобавок должна была постоянно лавировать между своими родными и сторонниками с их запросами и требованиями, с одной стороны, и враждебно настроенными по отношению к ней остальными подданными Его Величества, с другой. Я чувствовала, что начинаю ее понимать. Но понять в этом случае — не значило простить! Никогда я ее не прощу, и пусть Бог будет мне судья!

Мистер Скут продолжал свои рассуждения о перекройке лифа и рукавов моего прекрасного наряда, а между тем его помощники разложили эти самые рукава на резных скамейках, а на их спинках развесили кремовые шелковые нижние юбки. Мистер Скут взялся за свою корзинку, извлек из нее штуку тончайших кружев и приложил к шелковой ткани.