Строго затянутая в корсет, одетая как положено, чтобы произвести хорошее впечатление, — муфта, огромная черная бархатная шляпа, длинная приталенная накидка, доходящая до икр, и вуалетка — Габриэль прогуливалась под пальмами по Английскому бульвару в сопровождении эскорта поклонников.

В том же году за несколько километров от Ниццы, под солнцем Сен-Тропеза, Колетт писала другу: «Я валяюсь на песке вместе с шестью собаками и двумя лошадьми. Что за прелесть! Ни туфель, ни чулок, ни юбок, ни корсетов, ни перчаток. Поговорите-ка со мной о Кабуре, и, сравнив ту жизнь с моей, я пожму плечами!»[20]

Нет, Габриэль не была первой и никогда не простила этого «ужасной эпохе», которую винила во всем.

Весной 1908 года в Руайо появился новый завсегдатай. К банде приятелей прибавился англичанин с черными прямыми волосами и матовым цветом лица.

Внешность привлекательная, хотя и необычная.

Что о нем было известно? Что бóльшую часть своей юности он провел в лучших колледжах. Сперва в Бомонте, иезуитском колледже для сыновей джентльменов-католиков, затем в Даунсайде, не менее шикарном заведении, руководимом бенедиктинцами. Что он происходил из хорошей семьи, но над его рождением довлела какая-то тайна. В «Who is who» он не значился. Звали его Артур Кейпел. Он получил прозвище Бой. Никогда он не говорил о своей матери. Некоторые считали его внебрачным сыном одного француза, умершего незадолго до того, как Бой завершил учебу. Якобы он был сыном Перера. Незаконнорожденный сын банкира… Но ему это прощали, равно как и небольшое количество еврейской крови, ибо, согласно наведенным справкам, в Лондоне он посещал самые фешенебельные места. Итак, поскольку англичане ценили его редкий талант в поло и считали оригинальным и забавным, что этот юноша находил удовольствие в учебе, а затем и в работе, парижане тоже с радостью согласились принять его в свой круг, и больше никто не интересовался несуразностями его рождения.

Напротив, друзья охотно восхваляли его шарм и то, что он сумел извлечь доход из унаследованных угольных месторождений Ньюкасла.

Хотя Артур Кейпел был другом самых блестящих светских людей, например Армана де Грамона, герцога де Гиша, он думал и жил иначе, чем они. Для него не было ничего важнее работы. А потому, хотя и не подавая виду, он часто испытывал раздражение по отношению к тем, кто принял его с распростертыми объятьями. Было ли это связано с тем, что он прекрасно понимал, что никогда не будет до конца принадлежать к их кругу? Подобное умонастроение могло бы объяснить некоторые особенности его характера: в частности, именно у Боя Габриэль Шанель найдет понимание, которое она тщетно искала прежде. Дело в том, что он лучше, чем кто-либо, знал, чего стоит необходимость постоянно «противостоять судьбе». Кейпел вел себя как человек решительный.

А Габриэль распирало от нетерпения.

Когда между ней и Этьенном возникли первые разногласия, связанные с ее желанием изменить образ жизни, Артур Кейпел был единственным, кто поддержал ее. Ей надоело жить в уединении в Руайо? Ей скучно? Что в этом дурного? Нужно чем-нибудь заняться.

Габриэль хотела было снова петь. Но эта идея не встретила одобрения, тем более что ее предыдущие попытки оказались бесплодными. Младшая сестра Габриэль, Антуанетта, едва выйдя из монастыря, тоже решила, что сумеет добиться успеха на вокальном поприще. Результаты оказались столь же плачевны, как у Габриэль.

Понадеявшись на свою мордашку и тонкую талию, Антуанетта теперь находилась в Виши без средств и какого-либо ангажемента. Обосновавшаяся неподалеку, чтобы не удаляться от своего возлюбленного, Адриенна взяла на себя хлопоты о ней, помогала ей деньгами и искала работу.

Не хватит ли в семье одной жертвы вокала?

Габриэль позволила убедить себя. Следовало пробиваться другим путем. Тогда, подбадриваемая Боем, она приняла предложение Этьенна.

В понимании Бальсана, речь шла скорее о времяпрепровождении, нежели о настоящем занятии. Делать шляпы для друзей — чем не прекрасная идея? У нее ведь уже просили образчики ее шляпного творчества. Разве она не забавлялась тем, что подружки с восхищением примеряли сделанные ее руками шляпы? Шкафы Габриэль были забиты головными уборами. Сама Эмильенна д’Алансон… Одно из канотье Коко так ей понравилось, что она оставила его себе и с тех пор всюду появлялась только в нем. Правда, канотье было перегружено и обезображено личными находками Эмильенны, но отрицать влияние Габриэль было невозможно.

Дело в том, что Габриэль обладала несомненным даром. Была ли она обязана им каникулам в Варенне, когда занималась переделкой шляп тети Жюлии? В той ловкости, с которой она умела придать шик любому плетеному изделию, чувствовался не только вкус, чувствовалось прежде всего унаследованное умение «сделать нечто из ничего».

Именно это и ощущалось в творениях Коко.

Модели, которые она предлагала, как правило, отличались простотой, и было любопытно, что некоторые из ее подруг воспринимали эту строгость как новое проявление эксцентричности. Надеть на себя широкую, колышущуюся ленту с едва заметным донышком, на которое ничего не крепилось? Некоторым женщинам это нравилось: одни забавлялись из лихости, другие — из желания заинтриговать.

Ибо у окружающих сразу возникал вопрос: кто был создателем шляпы, на которой не было ни страусиных перьев, обнимающих тулью, ни лихо торчащего плюмажа, ни пышно присборенного тюля, ни бархатных бантов, ни волны лент?

Дамы вынуждены были строить предположения, задавать вопросы: «Кто ваша модистка?» — и пускаться в догадки. На улице Мира, Королевской улице, в квартале Оперы недостатка в модистках не было. Итак, эта шляпа, чья она? Камиллы Марше, Шарлотты Энар, Карлье, Жоржетты, Сюзанны Тальбо? И однако, нет… Ни одна из известных модисток не была автором этого чуда, отличавшегося несравненным изяществом.

Носить творения Габриэль было все равно что носить вместо короны ребус, ее клиентки учились нравиться, идя наперекор существующей моде.

Устройство Габриэль в Париже создавало определенные проблемы. Купить ей магазин? Заключить договор об аренде на ее имя? Этьенну было плевать на мнение окружающих до тех пор, пока незнакомка из Мулена жила, уединившись, в Руайо. Но он придавал большое значениё тому, чтó подумают о нем господа из Жокей-клуба. Иметь любовницу, содержать ее, жить с ней — все это могло сойти за важный элемент престижа. Но заставлять женщину работать было недопустимо, и Этьенн мог ожидать порицания.

Кроме того, подобно многим мужчинам его круга, Этьенн испытывал наслаждение, тратя только на лошадей.

Поэтому под предлогом, что он якобы хочет помочь своей подружке, не обижая ее, Этьенн довольствовался тем, что предложил ей свою квартиру на первом этаже дома 160 по бульвару Мальзерб, будучи убежден, что стремление Габриэль к самостоятельности разовьется в этой обстановке естественным образом.

Он не ошибся.

Устроить Коко в холостяцкой квартире по адресу, где со своими подружками из бомонда Этьенн «занимался глупостями», — весьма неожиданный способ создать ей рекламу. Его прежним любовницам предстояло трепетать по-новому, приходя заказывать шляпы туда, где несколькими годами ранее они уступали Этьенну, и ценой какого риска! Избавиться от экипажа так, чтобы не знал муж, упростить свой туалет, который был воплощенной сложностью, так чтобы не знала горничная, раздеться — операция, которую, по словам Жана Кокто, следовало «предусмотреть заранее, словно переезд», — наконец, отдаться любовнику — настоящий подвиг! И вот теперь та же самая квартирка становилась местом вполне пристойным. Теперь там предстояло не раздеваться, а совершать покупку.

Как все это было неожиданно! Даже если бы шляпы не были так хороши, идея сама по себе была привлекательна.

Успех не заставил себя ждать.