— Ты знаешь Грету?

— Конечно! Много лет. Израиль здесь тоже преподавал, в университете Бен-Гурион. Я была его любимой ученицей. Они с Гретой часто приглашали меня в свою большую квартиру на Дерек-Элат. Я тоже очень любила их. Таких, как эти люди, мало на белом свете. Оба были… ну да, они были настоящими людьми!

— Как — были? Ведь Грета еще жива?

— Дов и я не успели вовремя. Грете сказали, что ее муж убит, и она вскрыла себе вены. Сейчас она снова лежит в Сороке, врачи надеются спасти ее, но что будет с ней потом, как она сможет жить без Израиля? — вздыхает Руфь. — Какой смысл будет теперь иметь для нее жизнь?

И вот теперь они стоят на кладбище и держат друг друга за руки, Руфь и Миша, а мужчины в черных шляпах и черном одеянии закидывают землей могилу, в которой лежит Израиль Берг. Сотрудники службы безопасности торопят их с отъездом, они хотят увезти обоих, прежде чем на улицах начнется час пик.

Руфи приходится повторить это Мише трижды, так далеко унесли его скорбные мысли, так далеко затерялся его взгляд в сияющем золотом и пурпуром скудном пустынном ландшафте.

— Да, — говорит он, наконец, и смотрит на нее. — Теперь я сделаю все, что вы скажете, Руфь, все.

— Итак, операция идет хорошо. Лишь бы не сглазить! — говорит Дов Табор на следующее утро. — Наши люди сообщают, что у иракцев радиосвязь с Москвой интенсивна, как никогда. Каждые три часа они шлют шифровки, но с тех пор, как мы год назад узнали основной шифр, у нас нет проблем. Багдад хочет узнать от московского центра, куда они послали настоящего Волкова — к ним или к Каддафи. Службы Каддафи тоже посылают радиограммы, одну за другой, они хотят знать то же самое. И отсюда тоже, сразу после того, как убили профессора Берга, террористы радировали в Ливию: «Задание выполнено.» Через несколько часов после этого произошла радиоперебранка между Ливией и их командой здесь, вынужденной признать, что застрелили они не «заказную персону, а некоего профессора Берга». У Каддафи, видимо, случился припадок бешенства, и он приказал ликвидировать халтурщиков. Кажется, это уже произошло. Радиоперехват свидетельствует, что теперь здесь работают новые агенты. Определить их местонахождение нельзя, потому что радиопередачи идут с подвижных объектов, скорее всего, с машин.

Дов Табор, руководитель службы безопасности Димоны, беседует в звукоизолированной комнате подземного этажа ядерного центра в Димоне с Руфью Лазар, Мишей и лысоватым сорокалетним мужчиной, которого зовут Хаим Дымшиц, он — физик-ядерщик, как и Руфь. Дымшиц внешне составляет полную противоположность атлетичному Дову Табору: он мал, тщедушен, бледен, старомодные очки постоянно сползают на кончик его орлиного носа, и он непрерывно поправляет их. Он никогда не повышает голоса, всегда сидит, стоит и ходит сгорбившись.

В строении 8, где они беседуют, размещены лаборатории, здесь израильские ученые разрабатывают метод газового центрифугирования для обогащения урана.

— И тем не менее, можно ли установить местонахождение этих агентов? — спрашивает Руфь, принявшая смерть Берга очень близко к сердцу. Вид у нее жалкий, под голубыми глазами обозначились большие темные тени.

— Везде объявлена тревога первой степени, — говорит Дов Табор. — Но того, кто хоть сколько-нибудь ориентируется в пустыне, найти трудно; возможно, передатчики работают за границами Израиля. Специалисты по радиоперехвату несказанно рады уже тому, что раскусили шифр ливийцев. Он меняется каждые два часа. Но пока они все понимают, и все, что они до сих пор приняли, очень обнадеживает, в особенности то, что касается мафии в Москве. Эти парни — дороже золота!

— Что они говорят? — спрашивает Дымшиц — они ведут беседу по-английски — и сдвигает на переносицу никелированные очки. Табор хрипло смеется.

— Ну, у них много туфты! — говорит он. — Так вот, попробую отжать суть часовой радиограммы. Компетентный мафиози по кличке Руслан…

— Да, — говорит Миша, — я его видел.

— Где? — удивляется Дымшиц.

— По видео, что мне показывали в Багдаде, — говорит Миша. — Там Руслан зачитывал длинное заявление перед первым секретарем иракского посольства. Я уже рассказывал все это Руфи.

— Ах, да! — говорит Дымшиц. — Я же читал рапорт!

— Так вот, этого Руслана голыми руками не возьмешь, — продолжает Табор. — Они делают, что хотят, с иракцами и ливийцами, эти русские. Руслан, по-видимому, несколько недель будет в разъездах, радируют они, но они знают, о чем идет речь. Иракцам они сообщают: да, настоящий Волков вышел на них через посредников и выразил желание быть вывезенным за границу. Он хотел попасть со своим изобретением, с этой установкой по обогащению плутония, к нам.

— В Израиль? — Миша потрясенно сопит.

— Я говорю, да, они ведут сложную игру! Волков сказал, что хочет в Израиль. Он наполовину еврей, и намерен нам помочь.

— Волков тоже?… — Миша сидит с открытым ртом.

— Да нет же, Миша! Понимаете: мафия утверждает, что он наполовину еврей. Кто он на самом деле, никого не интересует. Но тем самым они ставят настоящего Волкова у Каддафи в очень неприятное положение. Получается еще лучше, чем мы рассчитывали! Они нашли этого Мишу Кафанке, его двойника, объясняют люди из мафии, выследили его, убили, в бочке с бетоном утопили в Москва-реке — ну, в общем, вся история в том же виде, как она представлена у них на видеопленке в исполнений Руслана. После этого Волков должен был полететь к нам с вашими документами и под вашим именем. Господа в Москве были совершенно поражены, узнав, что он приземлился не у нас, а в Багдаде, у Саддама Хусейна, напичканный лекарствами и ослепший от наркотического опьянения, в сопровождении Мелоди Линдон, работающей по заданию Хусейна.

Мелоди, думает Миша и содрогается от ярости при одном воспоминании об этой вероломной женщине вместе с ее Джонни и раззолоченным военным сутенером.

— Они огорчены, говорят из Москвы Багдаду, такого еще никогда не случалось, но они получили деньги только за то, чтобы доставить Волкова в Израиль. О Багдаде никакой речи не было. Волков никогда бы не смог, будучи наполовину евреем, поехать в Багдад, — во всяком случае, добровольно, потому что Саддам Хусейн терпеть не может евреев, не так ли? — заросшая физиономия Табора скривилась в ухмылку.

— Хитрецы, — говорит Миша. — Хитрецы. Потому-то я, значит, и вел себя так в Багдаде и так упирался, что я не Волков, а Миша Кафанке, и к тому же наполовину еврей, — и только впоследствии согласился быть Волковым, что мне ничего другого не оставалось. Но я там тогда же объявил, что не могу работать на иракцев, — совесть мне не позволяет.

— То же самое заявляют теперь люди из мафии заказчикам в Багдаде. Те почти обезумели от ярости, но все выглядит логично, поскольку мы похитили вас в Ираке двумя «Фантомами» и надежно спрятали в Димоне.

— Минуточку! — говорит Руфь. — Но ведь у иракцев есть видеофильм с заявлением Руслана.

— Больше нет! — продолжает удивлять Табор.

— Что значит «больше нет»?

Табор смеется.

— В Багдаде случилось ужасное…

— Что? Ну говори же, Дов! Что случилось?

— Какой-то сотрудник тайной полиции запустил видеокассету и по ошибке установил неправильный код, или вовсе никакого, печально, потому что после этого прошел сигнал на самоуничтожение кассеты. Так что у иракцев нет ничего. Только то, что они перевели половину денег. Они практически ничего не могут сделать, чтобы попытаться убить Мишу, которого они считают Волковым, они ведь уже пытались… — Дов Табор хмурится. — …Но теперь они должны глядеть в оба, как бы это не стало достоянием гласности. Это произвело бы неприятное впечатление — к примеру, на американцев, не так ли?

— А что русская мафия говорит ливийцам? — спрашивает Дымшиц. — Я думаю, там ведь сидит настоящий Волков. Ливийцы точно так же за него заплатили, как и иракцы.

— Что там за Волков у них в Триполи, им неизвестно, радирует московская мафия. Они не имеют к этому отношения. Они удивлены, поражены, но ничем не могут помочь ливийцам. Того Волкова, что в Ливии, они не доставляли, и они не получали от ливийцев просьбы его доставить, так же, как и от Багдада.