— Только не надо искать виноватых. Это не его вина, что я так похож на Волкова. Так что же делает Волков в этом видеофильме?

— Он присутствует при закладке первого камня новой ядерной установки, мне рассказал один приятель. Все крупные политики Саудовской Аравии тоже присутствуют. Премьер-министр говорит — какая это невероятная удача для всего арабского мира, что известный профессор Волков взял на себя руководство атомной программой.

— Да уж, тут есть чем гордиться, Алеша! Подумай только! Такой великий человек! Он будет теперь строить им атомные бомбы и ядерные ракеты, так что нечего будет нам удивляться, если они свалятся на нашу голову.

— Да, что же теперь будет, Миша? Американцы тоже уже знают об этом. Они вне себя. Представляешь, каково это слушать Ельцину? Полетят кое у кого здесь головы, сокрушается Ежов. И его тоже.

— Ну, в это я не верю, Алеша. Он в самом деле слишком сильно переживает. Но он же не виноват! Он неукоснительно выполнял свой долг, это я готов подтвердить под присягой. А американцы, они не должны так себя вести! Многие из них работают на другие страны и выдают государственные тайны…

— Но ведь теперь мы союзники в борьбе с теми, кто хочет иметь ядерное оружие! Я налью тебе еще кофе, Миша.

— Спасибо, Алеша, спасибо! И надолго мы союзники? Я сделал открытие, что ничто не долговечно в этом мире. Каждую минуту все может измениться. Взгляни на меня! Я — живое доказательство этому. Этот камамбер… я ужасно обожрался… Прости вульгарный тон, я из пролетариев… А после завтрака, что потом со мной произойдет?

— Потом тебя сразу же отпустят.

— И я получу назад все мои вещи?

— Разумеется.

— И мой маленький радиоприемник?

— Конечно.

— Ты знаешь, я действительно им очень дорожу.

— Послушай, Миша, — следователь тебе еще скажет об этом, — тебя отпустят при одном условии: никогда, понимаешь, никогда ты не должен никому рассказывать, что тут у нас произошло. Никому никогда ты не должен говорить, что Волков работает сейчас на саудовцев.

— Боже меня сохрани, Алеша.

— Если ты все-таки это сделаешь, ты пропал. Тогда тебя прикончат или наши люди, или американцы. Ты понял?

— Алеша! Конечно, я буду нем, как рыба!

— Особенно когда ты приедешь в Нью-Йорк.

— Я поеду в Нью-Йорк? — Снова бутерброд у него из рук падает на брюки. Ну и ладно. Тюремные брюки.

— Ты же хотел туда, к своей двоюродной тетке!

— К моей тетке… — Миша сопит. — К Эмме Плишке… Они действительно пустят меня туда, Алеша? У меня действительно будет выездная виза? И гостевая виза от американцев?

— Он лично позаботится об этом, Ежов, он так сказал. Все время, пока это продлится, ты будешь жить в отеле.

— Но для меня нет…

— У них там есть свои места. Ты получишь комнату, вот увидишь!

— Никогда я этого не забуду Ежову, никогда! — Миша сияет. — А если я построю свой клозет, первый посвящу ему.

— У тебя подбородок испачкан яйцом…

— Спасибо, Алеша. Так, уже нет… Но Волков? Что теперь происходит с Волковым? Если он может сделать весь мир несчастным…

— Не волнуйся, Миша. На это у нас есть не один человек в Эр-Рияде. Они сказали, что Волков не проживет и двух дней.

— Они хотят его убить?

— Должны. Прежде чем он уничтожит своей бомбой миллионы. Американцы помогут…

— Они хорошо знают свое дело, — говорит Миша. — И все-таки…

— Что все-таки?

— Все-таки это печально.

— Что печально, Миша?

— Что всегда надо кого-то убивать для пользы дела. Меня. Волкова. Стольких, стольких людей на всем земном шаре.

— Ради мира, Миша, ради мира на Земле мы должны убить Волкова. Мир — это наше величайшее благо. Все должны защищать его. Поэтому все враги мира должны быть ликвидированы. Логично?

— Логично, Алеша. Мир — это самое важное на свете. Мы должны его защищать — даже если для этого нужно всех убить. — Миша хлопает себя ладонью по лбу. — Чуть было совсем не забыл. Борис Беккер снова играет отлично, он поборол свою депрессию.

— Что за Борис Беккер?

— Алеша! Известный теннисист!

— Никогда не слышал. И мне плевать на его депрессию.

— Может быть, тебе и наплевать, но не следователю Ежову! Он ведь сам играет в теннис! И спрашивал меня о Беккере, потому что очень о нем беспокоится. Я должен обязательно ему сказать, что волноваться больше не о чем.

— Откуда ты это знаешь, Миша? Ты же здесь под арестом уже больше двух недель!

— Очень просто, здесь появились двое немцев. Очень опасные шпионы. Ну, и один из них сказал мне об этом. Он лично знает Бориса Беккера.

— Гостиницу «Интурист» найти легко, — говорит водитель такси Мише, сидящему на заднем сиденье, пока они едут по Москве. Водитель — пожилой мужчина, явно одинокий, думает Миша, потому что много говорит. Все одинокие люди много говорят, я тоже. — Но, впрочем, — добавляет водитель, — с каждым днем становится все труднее, должен вам сказать. Вот, например, непрерывно меняют названия улиц! Карл Маркс исчез так же, как и Максим Горький, нет больше улицы Юных Пионеров и Вальтера Ульбрихта, Метростроевская улица называется теперь Остоженкой. Так все и идет кувырком, и с каждым днем все хуже.

Шофер объезжает пьяного, лежащего на улице. Это уже пятый, которого он объезжает, пока Миша сидит в машине. Еще больше пьяных лежат на тротуарах, там же нищие и инвалиды.

— На прошлой неделе я возил одного начальника, — сообщает шофер. — Временно исполняющий обязанности Председателя комиссии по культуре в Моссовете. Он руководит переименованием улиц и площадей. Он должен также заботиться обо всех памятниках и обелисках, досках и памятных местах, связанных с марксизмом-ленинизмом, и о Ленине, и обо всех наших и зарубежных революционерах и заслуженных коммунистах. Он имеет дело с гранитом, мрамором и бронзой. Вы себе представить не можете, как много у него забот. Он сказал, что это сведет его в могилу. Даже паровозы у него на шее.

— Паровозы? — спрашивает Миша. Он хочет вежливо показать, что ему интересно.

— Да. Паровоз U127 Российских железных дорог. Вы не знаете, что это за штука?

— Нет.

Красный светофор. Шофер останавливается.

— Я тоже не знал. Вы приезжий?

— В некотором роде, да.

— Так вот, U127 вез тело умершего Ленина в Москву. 23 января 1924 года, это мне рассказал временно исполняющий обязанности. Да, с моей профессией иногда встречаешь интересных людей. Так вот, этот U127 стоит в собственном мавзолее на Павелецком вокзале. Он не может стоять там вечно. Но немного еще постоит, как и все памятники Ленину. Их уничтожение не является целью городской администрации, как считает начальник культуры, не нужно повторять ошибок большевиков. Те, говорит он, тогда просто все повзрывали. Если он и теперь сделает то же самое, его могут неправильно понять. Надо проявлять тактичность по отношению к людям. Так говорит начальник. Он показал мне список из своей папки, его составили историки, политологи и другие ученые, там все это зарегистрировано.

Шофер берет бумажку с полки для перчаток и читает ее, пока приходится ждать переключения светофора.

— Я списал это для себя. Значит, в цифрах: в Москве 68 крупных памятников Ленину, около 10 000 памятных досок и бюстов (у них нет пока еще более точных сведений), 49 монументов зарубежным коммунистам, — например, Эрнсту Тельману, Георгию Димитрову и Хо Ши Мину, — 2750 предприятий и институтов, названных именами большевистских вождей, и 1570 площадей, улиц и других мест, которые надлежит переименовать.

На светофоре загорается зеленый. Мотор заводится с третьей попытки. Они едут дальше.

— С Лениным вопрос очень щепетильный, сказал культурный начальник, — продолжает шофер. — Памятники другим выдающимся большевикам поступят во временный скульптурный парк позади выставочного зала на Крымском Валу. Из 68 Лениных 6 тоже поступят в этот парк — но не сразу. Человеческая психология, понятно. — Опять пьяный. Кто-то мог бы его, по крайней мере, оттащить. Но теперь всем все до лампочки. — 35 Лениных пойдут в утиль, семь статуй оставят на своих местах, а именно те, которые логически связаны с деятельностью Ленина. К ним относятся бронзовый Ленин в Кремле, потому что он там жил и работал, и на улице Руставели, потому что там он присутствовал при демонстрации первого электроплуга.