— Я-а-а… — начинает Миша, которого тонкий крепко держит за руку, между тем как толстый берет его пластиковую папку, открывает ее и достает светокопии.

— Я-а-а… — начинает опять Миша.

— Пожалуйста, не надо театра, профессор! — говорит тонкий и строго смотрит на него. — Вы первоклассный ученый-ядерщик! Блестящий ум! Это значит, что действительно грандиозные идеи почти всегда приходят в голову ученым, которым нет еще тридцати. Так же было с вами. Ваша идея установки по обогащению плутония… — Он замолкает, потому что тонкий развернул один из чертежей и протягивает его коллеге. Тот долго, молча уставившись, смотрит на терморегуляторы, Мишину гордость, и, наконец, говорит: — Мне кажется, это уж чересчур, профессор, что вы таскаете с собой чертежи. Какая беспечность!

— Это чертежи моего изобретения! — старательно растолковывает Миша. Конечно, теперь все разъяснится очень быстро. — Я изобрел биотуалет — экологический клозет, а не установку по обогащению плутония, господа.

— Ах, вот как, — говорит тонкий, — это клозет! Как же глупо с нашей стороны, что мы сразу не догадались! Вы должны извинить нас, профессор, мы всего лишь невежественные, тупые сотрудники госбезопасности. Почему вы носите с собой эти чертежи — это выходит за рамки нашего понимания, но наверняка поймут другие ученые-ядерщики. Вы сможете объяснить это им в спокойной обстановке.

— Я не ученый-ядерщик, господа. Я — сантехник, — возражает Миша, все еще улыбаясь. Просто фантастика, как быстро начинает сбываться то, что предсказала эта Соня. Еще никогда 10 марок не удавалось вложить лучшим образом!

— Конечно, профессор Волков, — говорит тонкий, пока толстый бережно складывает чертежи и засовывает их обратно в полиэтиленовую папку. — Вы сантехник. Но сейчас вы арестованы. Не волнуйтесь и не делайте резких движений! Это в ваших интересах. Сопротивление бессмысленно.

Конечно, думает Миша. Разве Соня не предсказала, что меня ожидают большие неприятности? Так что смелее! Теперь необходимы мужество и надежда, надежда и мужество.

Давненько я не бывал в камере, думает Миша.

Та, в которую его поместили, больше, чем любая в димитровском сельсовете. Она для двух человек. Один уже находится там, когда серьезные господа в штатском просят Мишу войти, и затем тихо закрывают за ним дверь и запирают снаружи на несколько запоров.

Миша вежливо здоровается со старожилом камеры, лежащим на нарах, и представляется ему с доброжелательной улыбкой:

— Добрый день, меня зовут Михаил Олегович Кафанке. Мне очень жаль, что я вынужден вас беспокоить. Мне сказали, что здесь нет больше свободных мест, все переполнено, у них от работы голова идет кругом.

Человек бросает печальный взгляд на Мишу и говорит:

— Значит, вас тоже поймали, коллега.

— Почему тоже?

— Ну, — говорит человек и встает, чтобы пожать Мише руку (у него крупная фигура и очки в роговой оправе, высокий лоб, лицо, излучающее ум, интеллектуал, думает Миша благоговейно), — потому что я тоже физик-ядерщик. Меня зовут Виктор Алехин.

Алехин! Мишу словно током ударило. Этого мужчину зовут Алехин — так же, как величайшего шахматиста, невероятно! У шахматиста было имя Александр, но что это меняет? Он тоже был русский, фамилия — это знак. И Миша тут же устраивает очередную маленькую игру в заклинания: раз его зовут Алехин, значит, я выберусь целым и невредимым из этой переделки. Это счастливый случай.

— Рад познакомиться с вами, профессор Алехин, — говорит Миша и пожимает ему руку.

— Я тоже рад, профессор Волков, — говорит Алехин, — рад и преклоняюсь перед вашим талантом, профессор Волков. Я читал ваши публикации. Вы — гений, вы — гордость нашей науки!

Миша думает: либо этого Волкова в России действительно знает каждая собака, либо этот Алехин провокатор, и его специально поместили в эту камеру, чтобы он меня разговорил. И в том, и в другом случае у них ничего не получится, теперь, когда одно за другим сбывается все то, что гадалка Соня вычитала из моей руки.

И он говорит мягко и любезно то, что говорил в течение последнего часа уже много раз, а именно:

— Я не профессор Волков.

— Конечно, вы не профессор Волков… — говорит Алехин. — Вы… как вы сказали?

— Михаил Олегович Кафанке.

Ремень они у меня отобрали, галстук, ботинки, чтобы я не мог причинить себе никакого вреда и не повесился на шнурках. Теперь на мне тапочки. Старые тапочки, многими уже ношенные. Вонючие. У Алехина такие же, старые, тоже воняют, и галстука и ремня тоже нет.

— Красивое имя вы себе подобрали, — говорит Виктор Алехин, — я называл себя Борисом Найденовым, прежде чем они меня схватили. — Он глубоко вздыхает. — Не повезло! У меня было приглашение индийского правительства. Договор уже подписан. 15 тысяч долларов ежемесячно. Вилла рядом с Дели, бассейн внутри, бассейн снаружи, крытый и открытый теннисные корты, шофер, автомобиль, прислуга, просто рай для научных исследований. И у меня уже была виза! Они вытащили меня из самолета, за пять минут до отлета, несмотря на мои первоклассно подделанные документы. Тут усомнишься в том, что Бог существует, а?

— Ну, — говорит Миша, — в этом многие сомневаются, но вы-то по крайней мере действительно физик-ядерщик, профессор Алехин. А я нет. Я жестянщик. Как вам нравится такая милость Бога? — И он садится на свободные нары. Они такие же жесткие, как в Димитровке, но это, говорят, полезно для позвоночника.

— Конечно, конечно, — говорит ученый-ядерщик в роговых очках. — Жестянщик с фальшивым паспортом на выезд.

— Мой паспорт настоящий, — говорит Миша мягко. — Меня действительно зовут Миша Кафанке, а что касается выезда, то я действительно хочу выехать из России, потому что боюсь антисемитизма.

— Как? Вы еврей?

— Наполовину. Но для людей, которые не выносят евреев, это одно и то же, а евреев многие терпеть не могут. Там, откуда я родом, в Германии, шесть миллионов были уничтожены.

— И поэтому вы уехали оттуда в Россию?

— Да, и чтобы посетить моего друга. Я хотел остаться у него, но потом на заборе стали писать «Евреи — наше несчастье», а меня обзывать жиденком, и я понял, что надо уезжать. У меня, видите ли, в Нью-Йорке есть двоюродная тетка, и к ней…

Алехин глубоко вздыхает и говорит:

— Профессор Волков, вы не могли выдумать более идиотской истории?

— Это правда, профессор Алехин!

— И вы хотите, чтобы это прошло. Ничего не выйдет!

Миша начинает волноваться:

— Что значит «не выйдет?» Почему? У меня даже были с собой чертежи моего изобретения, когда они меня арестовали.

— У вас… Боже всемогущий! У вас были чертежи…

— Ну да. Моего эко-клозета. Я создал унитаз, благоприятный для окружающей среды, в котором все без исключения продукты выделения перерабатываются в высококачественный гумус и…

— Нет, — говорит Алехин и мотает головой. — Нет, нет и нет, я не могу этого слышать! — Он бежит к двери, барабанит по ней кулаками и кричит: — Выпустите меня отсюда! — Однако никто на его стук не обращает внимания. Алехин прислоняется к двери, смотрит на Мишу печально и говорит:

— Вам действительно пора перестать.

— Что я должен перестать?

— Разыгрывать сумасшедшего. Здесь не шутят. Здесь вам не дадут заключение о невменяемости. Вас без церемоний поставят к стенке. Неужели вы этого хотите?

— Нет, — говорит Миша смиренно. — Вы правы. Но что мне делать?

— Профессор Волков, — говорит Алехин, — вы можете сказать правду по крайней мере мне, коллеге. Может быть, я помогу вам найти выход…

— Но я и говорю вам правду! — Миша все понимает и успокаивается. (Шпион, дурак!)

— Чрезвычайно опасный тип, — говорит майор Рыбачев капитану Слепину в комнате для прослушивания, где этот разговор записывается на пленку и слышен через динамик.

— Алехин делает все, что может, — говорит Слепин, пока двое в камере продолжают говорить.