Офицер что-то кричит ему.

Хочет он повязку на глаза?

Миша качает головой. Нет, он не хочет. Пусть они больше его не трогают. И поторопятся. Иначе он умрет от страха раньше, чем его расстреляют. Священник, который пришел вместе с ними, непрерывно бормочет, вероятно, молится за Мишину бессмертную душу.

— Смирно! — кричит офицер. Зачем ему так кричать? Наверное, положено. Командиры должны кричать. Ах, как все это печально!

Духовный отец отходит в сторону. Далеко в сторону. Нельзя предугадать, когда они будут стрелять и куда.

— Оружие к бою!

Раздаются шесть щелчков предохранителей.

Миша задыхается, изо рта у него течет слюна. Смотрите на него, смотрите на него все: се человек!

Человек! Еще.

Человек, который хочет жить.

Просто смешно, как сильно человек, каждый человек цепляется за жизнь, даже если эта жизнь ужасна. Как она тяжела для стольких несчастных людей во всем мире! Сколь короток человеческий век, даже если все идет хорошо. И как страшна порой бывает смерть. И как мало счастья в этом мире!

И все же! И все же!

Жить хотят все, жить! Какие уловки люди используют, продлевая свой век, сколько унижения, суеверий, предательств и лжи, покорности и подлости! С любой философией и идеологией. Не важно, верят они при этом в Бога, справедливость или гадалок.

Чего только не вытерпит человек ради капли жизни? Чего только не вынесет? Невероятно много. Снова и снова он собирается с силами, и как мало ему надо, чтобы вновь собраться с силами и продолжать бороться. И все же он ломается, раньше, позже, всегда. Смотрите, вот так живут люди, ты, я, мы — все.

Теперь Миша пыхтит как машина. Он дергается на веревках, которыми привязан. Нет, нет, не надо! Не стреляйте! Оставьте жить! Оставьте мне жизнь, пожалуйста! Я сделаю все, что вы прикажете, только не убивайте меня, только…

— Целься!

Все напрасно. Все тщетно. Миша все-таки закрывает глаза, вот, значит, он и наступил, конец.

И тут подвальная дверь распахивается. Врывается следователь Юрий Ежов, он запыхался, он красен, как рак, и кричит:

— Стойте! Не стрелять!

Это мне снится, думает Миша. Возможно, я уже мертв. Было совсем не больно.

Минуточку!

Разве мертвые видят сны? Об этом так мало знают. Миша открывает глаза. Действительно, они опустили ружья. Ежов шепчется с офицером. Потом оба подходят к Мише.

— Немедленно развязать! — кричит Ежов.

— Есть! — отвечает командир расстрельной команды, подбегает к Мише и развязывает его.

— Я крайне сожалею, господин Кафанке, — уныло говорит Ежов.

Что он сказал? Кафанке?

— Вы сказали — Кафанке, господин следователь?

— Да, господин Кафанке.

— Но почему?

— Потому что это ваше имя.

— Но меня же зовут Волков.

— Нет!

— Вы мне говорили об этом много раз.

— Это ошибка! Такое иногда бывает! Мне ужасно неприятно. Я прошу прощения.

— Двумя секундами позже я уже не смог бы вас простить, господин следователь, — говорит Миша с легким укором. — Не надо было этого делать, когда я уже примирился со смертью. Значит, меня не расстреляют?

— Нет, — Ежов устало вытирает пот со лба. — Вас немедленно освободят из-под ареста!

— Ага, — говорит Миша. — И часто у вас так бывает, господин следователь?

— Ах, Кафанке, Кафанке, не иронизируйте, прошу вас! В последний момент, действительно, в самый последний момент выяснилась ваша невиновность. Я помчался сюда — я думал, что у меня сердце разорвется.

Теперь, когда уж точно стрелять не будут, снова выходит вперед священник.

— Это для тебя пример бесконечной доброты и любви Бога, сын мой. Надо поблагодарить его! Отче наш, иже еси на небесех… повторяй за мной!

— Господин пастор, — говорит Миша, — вы можете идти домой. Со мной больше ничего плохого не произойдет, вы же видите. Я желаю вам всего наилучшего.

— Спасибо, сын мой. Будь благословен…

— Да, будь благословен, — говорит Миша. Ноги его не держат, и он, обессиленный, падает на пол.

Натуральный кофе, свежие булочки, масло, мармелад, два жареных яйца, свежеотжатый апельсиновый сок, сыр, ветчина. Миша завтракает. Обильно и вкусно. Следователь Ежов все это доставил ему в палату. Миша сидит напротив кроткого охранника Алеши Смелова. Тирли-тирли, щебечут в парке птицы. Немного подсолить яйца и перцу не забыть, смотрите, как быстро привыкаешь к тому, что жизнь продолжается.

— Что мне известно, — говорит Алеша, — так это то, что следователь действительно всю ночь был занят и просто не мог прийти к тебе ни на секунду раньше.

— Бедняга! — говорит Миша с полным ртом, разрезая булочку пополам и намазывая ее толстым слоем масла и малинового мармелада. Когда теперь он будет еще раз приговорен к смерти и помилован в последний момент, чтобы так позавтракать? — Ужасная неприятность для Ежова, что суд все же приговорил меня к смертной казни через расстрел на основании его обвинительных материалов. Почему, собственно, меня не расстреливают, Алеша, это ты тоже знаешь? Он столько сил на меня потратил, Ежов, и, кто знает, сколько еще человек кроме него. Бедный господин председатель суда, ему бы в постель с таким насморком, но нет, он выполнил свой долг до конца и вынес смертный приговор — а теперь все псу под хвост?

— Псу под хвост, — говорит кроткий Алеша и задумчиво кивает.

— Но почему, Алеша? Почему они оставили мне жизнь? Прости, я не хочу быть назойливым, но уж очень интересно. Да, такого хорошего кофе я давно не пил. Что случилось, Алеша, что говорят?

— Ты мне не поверишь, Миша, но они только ночью со всей этой расхлябанностью и халатностью в секретариате по чистой случайности нашли документы, которые лежат там уже шесть дней. Шесть дней! Все это время на них никто не обращал внимания.

— Так что нашли, Алеша?

— Подробный рапорт и видеофильм, как я слышал. Срочно присланный с курьером — и никто не спешил с ними ознакомиться. Ну, где тут справедливость! Бедный следователь! Говорят, он сказал, что на этот раз будет жаловаться лично министру юстиции.

— Ежову только не надо так волноваться, Боже мой. У него тогда лицо стало просто фиолетовым. Так его может хватить удар, в самом деле. Черт, я не могу удержаться от ветчины. Так что же это за рапорт и что за фильм?

— От нашего человека в Эр-Рияде, я слышал.

— Где?

— В Эр-Рияде, Саудовская Аравия.

— Что ты говоришь, Алеша! Я возьму еще этого дивного сыра, если ты позволишь. Но это так далеко, Саудовская Аравия. И там у вас есть человек?

— У нас по всему миру есть свои люди.

— Конечно. Глупо с моей стороны сомневаться. Ясно, что у такой большой страны везде есть свои люди. Значит, человек из Эр-Рияда написал длинный рапорт, если я тебя правильно понимаю, Алеша, а тот остался лежать в конторе.

— Черт возьми, да! И то же самое с видеофильмом. Эти лентяи. Ты был бы мертв, если бы Ежов не отрыл все это под грудой бумаг сегодня ночью. Рапорт, конечно, был зашифрован, фильм закодирован. Я же говорю, Ежов возился с этим до последней секунды.

— Вот это да, Алеша, действительно, это было со стороны должностных лиц легкомысленно, ты прав.

— Это скандал, кричал Ежов. Это чудовищно. Если бы тебя расстреляли, а потом расшифровали бы эти материалы, что тогда?

— Ну, ты меня заинтриговал. Что же он пишет, этот человек из Эр-Рияда?

— Что профессор Волков находится там.

— Нет! — кричит Миша и роняет бутерброд с маслом и сыром на брюки. — Как же так, Алеша, друг милый! Волков в Эр-Рияде! Что же он делает — нет, не надо! Не говори! Дай мне отгадать! Значит, Волкову удалось выехать из России, и теперь он с помощью своего гениального изобретения делает для саудовцев новую супербомбу. Так?

— Так, Миша. Все именно так, — говорит кроткий Алеша. Тирли-тирли, поют птицы в парке. — Ежов хотел поубивать этих сволочей, которые так его подвели. Для него загадка, как Волков выбрался из России.