Все посмотрели на меня, наивно считая, что прямо сейчас услышат что-то понятное.

— Ну… я командую маленьким частичкам самых маленьких составных частичек меня отделиться и собраться рядом, — так и не найдя подходящей лжи, сказала я. — А потом вернуться. Но это само собой получается, когда дело сделано…

— Только проблема в том, — глядя мне в глаза, добавил Герман, — что, «придя в себя», ты не можешь соединить два сознания и в итоге ничего не помнишь. Бессмысленно туда ходить. Ты только гибнешь, и ничего больше.

— Нет! — возмутилась я. — Отдельные фрагменты вспоминаются, когда… Ну, в общем…

Смогла же я вспомнить Юрку с Женькой и Игорем на фоне промышленного пейзажа… Или нет? Ой, не стоит спрашивать его об этом при Германе — засмеет.

Пробормотав: «До свидания» (боюсь, жалко и неуверенно), — я повернулась, чтобы отправиться к Дарху.

— Подожди! — крикнул Герман. — Давай поговорим!

Я застыла от незнания, что ответить или что сделать, и все, стоявшие рядом, мигом навострили уши. Стараясь спрятать загадочную радость в глазах, Тим быстро спохватился и потянул за руку Юрку, уводя куда-то в сторонку.

— Зачем тебе уходить? — проводив их недобрым взглядом, спросил Герман. — А главное, куда ты уходишь?

Он был зол — и на что? Не на меня же?

Он явно что-то ненавидел, но не меня. Его злило все, кроме меня, и больше всего — мои уходы…

А я опять теряла волю от его взгляда и звука голоса, заполнивших все вокруг, в которых заключалась вся сила сущего на этой планете, то, ради чего только и стоило появиться на свет, та мощь, которую я вспомнила перед самой смертью и которая (сейчас, вдруг, озарило!) дала мне возможность остаться собой после воскрешения. Этот взгляд, этот голос делали меня центром мира, они давали мне веру в то, что ничего здесь без меня не случится, что все расстояния здесь и все события — в моих руках.

Взгляд Германа, его голос был сильнее и бурь Дарха, и ярости Капитана-Командора, и проклятий богов. Как же, правда, найти способ остаться здесь? С ним рядом! А?

Никак. Даже если может, он не захочет дать мне то, что дает Дарх — он решит, что это опасно.

— Ты меняешься, — сказал он, не отводя взгляда. — Ты знаешь об этом?

Заметил чешую…

— Твои глаза стали карими.

О. Где зеркало?!

— Разве это плохо? — опять растерялась я.

У него на скуле дернулась мышца, и от этого едва заметного движения по воздуху в разные сторона разбежались волны тревоги. Кажется, плохо.

— Чтобы получить сверхспособности, ты делаешь что-то, что не проходит бесследно, и влияет на тебя, и подчиняет тебя.

Но это ведь не так!

Или так?

Я не чувствую, что стала зависимой, но разве Дарх помог бы мне без задней мысли? Наверное, если задержусь к приему очередной порции дыма, почувствую что-нибудь не то. «Ломку». Впрочем, я знала, на что шла, и согласилась с риском.

Потому что так надо.

Потому что я слишком глупа и не могу придумать, как заставить сознание разделяться без психотропного воздействия. Если честно, я уже бросила искать такой способ — зачем, если так проще, если Дарх со своими «листиками» всегда к моим услугам…

— Остановись, и так достаточно. Тебе не нужно быть большим, чем ты есть — это уже слишком, это уже опасно!

Голос злой и тревожный, а в глазах уже и власть, и признание моей власти. И удивление. Его губы почти беззвучно шевельнулись, и я смогла скорее угадать, чем услышать слова, которые он боялся произнести — потому что боялся поверить: «Неужели ты всё-таки…»

Зачем же он тогда выстрелил в меня?

— И ты бы согласился потерять Кирилла? И других?

Вместо ответа он шумно выдохнул и закрыл глаза: «Да».

Денис и Дарх ругались. Мне было не положено слышать, как и о чем, поэтому они ругались молча.

Раскурив сигару, я забралась на самый высокий камень и стала разглядывать облачный горизонт. От богов по воздуху разносились пучки волнений, то коловшие, то щекотавшие, но ничего страшного или мерзкого не происходило. Даже чувствительные тонкие духи не покинули вершину, а лишь отлетели чуть дальше и парили над горой между мной и ними.

Денис — бог. Хоть это и лучшее, что могло с ним случиться, и, пожалуй, заслужил он такой финал своей человеческой судьбы, но все-таки не укладывается в голове. У него самого, в первую очередь, не укладывается. Он всегда и везде был естественным, уверенным и спокойным, а сейчас он растерян. Нелегко это, наверное, — быть богом.

— Нимб давит, — случайно вырвалось у меня вместе с облачком дыма.

Денис взглянул на меня обиженно, а потом рассмеялся.

— Да ну их всех. Я нормальным человеком не был, почему должен стать обычным богом?

Дарх дернулся. Слова, произнесенные легко и даже беспечно, на него произвели действие, эквивалентное приложению кирпича к голове по завершении длительного прицельного падения. Он задумался.

Денис вскоре после этого ушел, перед растворением в воздухе дурашливо поцеловав мою свешенную с камня ногу, что уже повергло Дарха в моральную кому.

Теперь Денис стал наведываться часто, а Дарх, странное дело, был рад его визитам. У них постоянно появлялись темы для обсуждения, и, хотя мне очень редко отводилось в них место, всё же казалось, что я с ними. Они всегда удерживали на мне свое внимание и реагировали на все, что со мной происходило: я рассматривала облака — Дарх растрепывал их в смешные фигуры, строила из камешков домик — они подбрасывали новые камешки, скрепляли постройку и раскрашивали башни, я скучала — они заводили разговор на интересную мне тему, я засыпала — они подкладывали подушки и укрывали.

С приходом Дениса стало ясно, насколько одинока я была все это время. Несмотря на теплое уважение островитян, на ласковое участие Салдаха, на парадоксальное сближение с Дархом, его место осталось пустым. Оно, это место, было у меня за спиной и слева — оттуда приходила помощь и защита, и не взамен, и не за будущие услуги, а потому что так есть. Ему самому так надо.

Дарх не видел такого раньше и не знал, что можно так обращаться с кем-то. Доверие, о котором он меня просил, на самом деле было ему незнакомо. В его прежнем представлении оно было не чувством безопасности рядом с другим, а смирением с коварством другого, разрешением поступать с собой подло. Теперь он постоянно удивлялся. Он смотрел на эмоции, окружавшие нас с Денисом, как на чудо, и очень хотел заразиться ими, хотя и боялся их.

Чем бы мы не отличались друг от друга, как ни велики были различия, одно общее нас объединяло. Мы — воскрешенные. Мы пережили смерть.

Стаса пришлось собирать по частям. Помогая Асе делать это под сияющей паутиной из расчертивших ночной воздух смертоносных лучей, Герман лишь мысленно благодарил Оуэна Брюса за предусмотрительность — без носилок, оказавшихся в шестиместной машине, им было бы не справиться. Он за две секунды, как ему показалось, выдернул носилки из кабины, перекатил на них самый крупный кусок Стаса и подал появившейся Асе обрубки его ног, попробовал сложить одну, но решил оставить это ей — Сереге с Никитой приходилось слишком тяжело. Их просто-таки поливали непрерывным ливнем из серебристых лучей, и даже троих, чтобы отбиться, было слишком мало.

Конечно, об этом думать не стоило. В такой ситуации можно было только стрелять по синим огонькам, отключив внимание от всего остального, не глядя на серебристые трассы, превратившись в придаток ствола, ритмично выпускающего разряд за разрядом, не осознавая себя, не чувствуя ничего.

Взмахнув рукой с ружьем, где-то рядом упал Никита, и к нему сразу нагнулась черная блестящая тень. Еще одна Ася. Прикрывающих осталось только двое. Ну что ж. Батареи хватит надолго, и остановить очереди их с Серегой разрядов может только очередной шальной луч… Да сколько ж их сегодня?!..

Опасаясь за двух Ась со Стасом и Никитой, которых теперь почти невозможно было защитить, он несколько раз, продолжая автоматически нажимать на кнопку, взглянул то на одну, то на вторую, и заметил, что серебристые лучи изредка попадают в них, но гаснут, дымя, за пару сантиметров до тела… Гм, а отчаиваться-то рано.