* * * И к высотам любым пойдя, Чтоб спуститься к любым глубинам, Я бродил по любым путям, А любил бродить по любимым. Любил и синь, и ширь, и глубь морей, Любил скрещение рапир, И в жизни не было моей Всего того, что я любил. Тогда любовь моя пропала, Как в синем море корабли. Прекрасно сказано у Павла По поводу такой любви. — Если пророк, и верой своею Передвинуть горы сумею, А любви не имею, То я ничто. * * * Прихожу я к монахам, Говорю как поэт: Вы, ничтожные, как Монако, Знайте, что бога нет. А потом прихожу к атеистам, Говорю как пророк: Там, на небе мглистом, Есть господь бог. * * * Не я живу в великом времени, А времена в моих строках, И тем не менее Я оставался в дураках. Что мне ждать еще? Успеха ли? Мне не до смеха ли? Ехали Ухари Морею-сушею. Эхо ли? Ухо ли? Слышало? Слушаю. На небо просишься, Страх в лице. Спрячь его. Выдумай прозвище Самого зрячего. Что ж ты надеешься? Что ж тебе хочется? Выдумай день еще. Ночь придет. Кончится. * * * С чудным именем Глазкова Я родился в пьянваре, Нету месяца такого Ни в каком календаре. * * * Раскрывает — ну и пусть! — Пропасть пасть; Но поэту там, где Русь, Не пропасть. Там, где Волга и Москва В бездне, — в ней, Где берутся нарасхват Песни дней. Где огромный трудный путь Каменист, Но придешь когда-нибудь В коммунизм. Но придешь, и это факт, Только здесь, А заклятый всякий враг Всюду есть. Он под грохотом побед Выбрал тишь, Только ты его, поэт, Победишь. Победишь ты или нет, — Подождем, А пока что ты, поэт, Побежден. Побежден самый хороший поэт, — Я поэт этот, Я свернул с колеи побед, По которым к победам едут. Горло сдавили какие-то пальцы В тот или этот год; Но пускай народ ошибается, — Все равно прекрасен народ. Он взмахнет богатырской палицей, А тобой, поэт, не воспет; Но пускай поэт ошибается, — Все равно прекрасен поэт. Пусть поэзию довели До сведенья на нет враги ее, А велик ли поэт? Да, велик, У него ошибки великие. В наши дни ошибаться боятся, Но писатели не кассиры; Не мешайте им ошибаться, Потому что в ошибках сила. И не слушайте всякую бездарь, А читайте мои стихи. Перед вами работы бездна, Фарисеи и простаки. Вы, которые не взяли Кораблей на абордаж, Но в страницы книг вонзали Красно-синий карандаш. Созерцатели и судьи, Люди славы и культуры, Бросьте это и рисуйте На меня карикатуры. Я, как вы, не мыслю здраво И не значусь статус-кво… Перед вами слава, слава, Но посмотрим, кто кого? Слава — шкура барабана, Каждый колоти в нее, А история покажет, Кто дегенеративнее! * * * Ибо мир, захлебнувшись уставами, Словно лыжник, слетающий с лыж. Истину глаголят уста мои, — Имеющий уши, услышь! Произойдет такая битва, Когда решится ИЛИ — ИЛИ… Потом война была убита И труп ее валялся в мире. Поминай войну как звали, И столетий через семь, Если б люди воевали, Их бы не было совсем. Будет что через столько лет, Бог весть, Но сегодня на вкус и на цвет Товарищи есть. Мы увидим алмазы небес, Бриллианты высот, Но сегодня силен бес, Людьми, что вениками, трясет. Не только сегодня, но и вчера Почти что все было бездарно отстало; Хоть новую эру страна начала, Но новая эра еще не настала. На складах картофель сгнивал и зерно, Пречерствый сухарь голодающий грыз, И не было хлеба, картофеля, но Я все равно любил коммунизм. На собраньях старательно переливали из Пустого в пустое. Вопросы ставились На повестку дня. Комсомольцы старились, А я все равно любил коммунизм. В искусстве безвкусью платили дань, Повылезло много бездарных подлиз. Меня не печатали. Печатали дрянь. Но я все равно любил коммунизм. За что не печатали? Чему был так рад? Что заприметил вдали? Коммунизм, по-моему, — Поэтоград, Где все люди богатыри. Там откровенность необыкновенная — Взаимопонимания основа. На уровне такого Откровения, Которое осмысливает слово. Простое слово фактов и имен, Неподчиненных логике грошей. В такой стране у времени времен Ни заключенных нет, ни сторожей. Дома домов столицами столиц Превращены в развалины развалин, Чтоб крики криков раздались Воззваньями воззваний. Огни огней знаменами знамен Стихи стихов зажгли в моей душе, Чтоб я стоял у времени времен На самом стоэтажном этаже. 1940–1941 |