1612–1812–2012? Поляками Москва была оставлена, И двести лет должно было пройти, Чтоб армия бежала Бонапартина По самому обратному пути! Есть в этих цифрах что-то предсказамое, А потому имею я в виду, Что, может быть, случится то же самое В 2012 году! «Диалектический контакт…» Диалектический контакт Явленья сущности и сущности явлений, Действительность, ты — проходящий акт В трагедии эпох и поколений. И это повторяющийся факт, Которому нельзя не покоряться. Хоть факт упрям, но мы живем в антракт, Где происходит смена декораций. В такие дни стихи срывают с губ, Зажатые в какой-то жуткой сумме: Во-первых, тот, кто безнадежно глуп, И во-вторых, кто дьявольски безумен! Небывализм меня Мне ночь дарует мрак, Сверлит сознанье рок. Да здравствует дурак, Проникнувший в мирок. А я совсем не то, И песнь моя не та. Я гений и знаток, Но действую не так. «„Самиздат“ — придумал это слово…» «Самиздат» — придумал это слово Я еще в сороковом году. Время предвоенное сурово: Не щадились яблони в цвету. Те событья со стихами сверив, Я не одного себя виню: Яблони нарком финансов Зверев Погубил налогом на корню. Вырубались уголки глухие, И сады российских деревень, И стихов дремотную стихию. Сокрушали все, кому не лень. Именно тогда я, очень странный, Поступил почти как психопат: Вместо публикаций и изданий Выдумал ненужный Самиздат. Не сдаваться было трудновато, Издаваться было тяжело — Слово то, которое крылато, Мировую славу обрело. Самиздат без всякого подвоха Действовал отважно, как солдат… А сегодня мы живем неплохо И кончается мой Самиздат! «Она не хотела сказать мне: „Ты скиф“…» Она не хотела сказать мне: «Ты скиф», — А может быть, только боялась. Иной бы весь день изнывал от тоски. Иной приходил бы в ярость. Однако я самый иной из иных. Однако я строю паяца. Однако могу, но не все из-за них… Однако — не надо бояться. Четыре времени года (Подражание Пьеру Беранже) Стоял в Гренобле холод ярый, Как полагается зимой. Поклонник Вакха запоздалый Не мог найти пути домой. Стремился он домой, к постели, К своей жене, согреться чтоб… Бандиты пьяного раздели И голым бросили в сугроб. А наутро он опохмелялся, Подымая заздравный бокал, И людской доброте умилялся, И свирепых бандитов ругал. Фиалки зацвели в апреле, В реке сияли стаи звезд, Когда поклонник Вакха пере- Бирался через Чертов мост! На оптимиста хулиганы В ту ночь напали неспроста И прямо к морю-океану Швырнули с Чертова моста! А на утро он опохмелялся, Подымая заздравный бокал, И людской доброте умилялся, Хулиганов коварных ругал. Великолепна ночь июля, Вокруг огни и тишина, На небе города, ликуя, Смеялась пьяная луна. Поклонник Вакха до рассвета Природой любоваться мог, Но королевская карета Его, беднягу, сбила с ног. А наутро он опохмелялся, Подымая заздравный бокал, И людской доброте умилялся, А владельца кареты ругал. Роняет листья лес багряный, Сверкают звезды в вышине. В такую ночь все тот же пьяный Вернулся к собственной жене. Ну, а она сбирает вещи, Опустошенная до дна, И говорит ему зловеще: — Тебе я больше не жена! А наутро он опохмелялся, Подымая заздравный бокал, И людской доброте умилялся, И супругу свою обнимал! «Акмеист Николай Гумилев…» Акмеист Николай Гумилев, Вероятно, не наш идеолог. Паладин экзотичных краев, До сих пор редкий гость книжных полок. Монархистом он был, говорят, Да и конквистадором при этом, Допускаю любой вариант — Оставался прекрасным поэтом. Не мешает сегодня издать Все стихи, не лишенные смысла, А приходится слышать опять: Как бы где-то чего не вышло! Испугался зимой комаров Из немыслящей серии критик, Но такой, как у нас Гумилев, Был в Британской империи Киплинг! Воин, рыцарь и конквистадор, Он стихи сочинял в том же стиле, Не вступая с поэзией в спор, Англичане его сохранили! За огромный талант и за труд, Как романтика и романиста, Любят Киплинга, ценят и чтут На Британской земле коммунисты. А вот люди Советской земли, Уважая чеканное слово, Опрометчиво не сберегли Своего Гумилева родного! Его следует переиздать Тиражом тысяч в двести иль триста, Чтобы мог царскосельски блистать, Петергофски фонтанно искриться. |
