«Мы поедем за Мытищи…» Мы поедем за Мытищи. Что нам думать и гадать? Заработаем мы тыщи И не будем голодать. Люди любят все, что праздно, Но достоин труд любви. Мы работаем прекрасно, Если платятся рубли. А металл презренный самый — Мой любимейший металл… Подружусь с огромной славой, Ей всю душу промотал. Хорошо под гору, в гору,— Путь зачеркивает нудь. Счастье гнется, как подкова, Но не всякому согнуть. Ну, а мы богатыреем Чуть не с каждым божьим днем. Все, что есть, — преодолеем И подковину согнем. «Один мечтал о жизни царской…» Один мечтал о жизни царской, Другой любил считать ворон. А мы — как Минин и Пожарский И как Брокгауз и Ефрон. Пусть затруднений впереди сто Миллионов гектоватт, У нас идейное единство И, может быть, Поэтоград. Пойдем навстречу воскресеньям Мы, а не будням. Чтоб стать могло увеселеньем Хоть что-нибудь нам. Мы мудрецы, и путь наш праведн, И свят, и солнечн, И нашим разумом не правит Всякая сволочь! И ни тебе (таков твой жребий), Ни мне не сгинуть. И разве есть такая мебель, Чтоб нам не сдвинуть? 1945 «Мы подрубим сучки…» Мы подрубим сучки, На которых сидим, И сожжем свои корабли… И я буду один, и ты будешь один, Словно иначе мы не могли. И уйдем, и не выпьем стаканов до дна, И покинем праздничный пир, И ты будешь один, и будет одна Та, которую кто-то любил. Я поссорюсь с тобой, Ты расстанешься с ней, И настанет такой денек, Что ты будешь один, но не станешь сильней Оттого, что ты одинок. 1945 «А она не добрая, не злая ведь…» А она не добрая, не злая ведь… Мы по дыму судим о Казбеке. И не надо на эпоху сваливать Промахи свои и неуспехи. У меня чудных стихов не кипа ли? Только жить мешает сила вражья, — И у нас нет денег, а в день гибели Деньги были или нет — не важно. 1945 Юрка-граф
Жил на Арбате Юрка-граф, Он по анкетным данным Одной из многих строгих граф Причислен был к дворянам. Рождал гражданских битв буран Анкетные вопросы, И на потомственных дворян В те дни смотрели косо. А Юрка-граф с дошкольных лет Мог доблестью гордиться, И славой дедовской согрет Был Юрий Коновницын! Когда беда вставала в рост И становилось хмуро, Тогда на Бородинский мост Шел Коновницын Юра! Там честь была сохранена. На бронзовой таблице Среди имен Бородина Звенело: «Коновницын!» Отважный русский генерал Приветливо и громко В минуты грусти ободрял Далекого потомка! Когда фашистский голиаф Шагал к Москве-столице, Достойный уваженья граф Сумел с врагом сразиться. Герой вошел в число потерь У энской переправы, И Коновницыны теперь Двойной достойны славы! Баллада о Доносове Школа. Директорский кабинет. Отсюда все потекло. Говорил ученик двенадцати лет: «Петров раскокал стекло». Директор решил: «Ко всему привыкну, Но не потерплю хулиганства! Потому Петрова из школы выгоню, А Доносову объявлю благодарность». Доносов был на хорошем счету, Газеты почитывал, слушал радио И всем говорил про свою мечту — Вступить непременно в партию… На партийном собрании как-то раз После очередных вопросов, Сотрясая собравшихся треском фраз, Выступал товарищ Доносов: «Учитывая состоянье момента, А состоянье такое есть, Когда нестойкие элементы Пытаются в партию нашу пролезть. С Петровым, нам всем хорошо знакомым, Не стоит якшаться и нянчиться зря: Он матом секретаря райкома Ругал, понимаете, — сек-ре-та-ря!» Петрова не приняли: можно и без Матерщинников обойтись. А Доносов ускоренным темпом лез По служебной лестнице ввысь. Но в сорок первом скверном году Доносов решил: «Все пойдет на слом. А я и у немцев не пропаду Со своим основным ремеслом!..» «Позвольте, херр оберст, я слышал сам И сообщить вам рад, Что Петров есть партизан, Взорвал этот самый склад. Петров не один…» Да, Петров не один, Не только уроды в семье! И места Доносов не находил На освобожденной земле. Судьба не заставила долго ждать. Был весь ход истории неумолимым. Доносов привык обвинять, осуждать, А тут он стал подсудимым. И оправдывался: «Да, я сотрудничал, что ж, Для вас же могу стать полезнее. Про немцев я вам расскажу…» Капал дождь, Когда эту тварь повесили. 1945 |
