Историк отметит те лета,
Когда на Россию нахлынули немцы.
Историк — исследователь, дилетант,
А мы — современники и туземцы.
Как будто любят по сто жен нас,
Такая вот усталость.
Душевная опустошенность,
Похожая на старость.
И надо всем довлеет рынок,
Как в древности когда-то.
Бегут слова, я раб игры их,
Они бегут, как даты.
Все начали ворочать тыщами
И в то же время стали нищими.
Нас дурь заела мировая;
Она как язва моровая!..
Когда простого черного хлеба
Не хватает населению,
То все равно, какое небо —
Оранжевое ли, сиреневое.
Впрочем, небо устало гневаться,
Солнце тоже устало жариться,
Только наши и немцы
Взаимно уничтожаются,
На радость сатаны
На фронте умирая,
А стоимость войны —
Цена земного рая!
Историк забудет, где, когда
Двоятся события или троятся.
Историк запомнит те года,
Которые вовсе не повторятся.
Когда-нибудь стихнут все грохоты битв,
А мы соберемся во время пира И скажем: —
Тогда было трудно быть,
Но вспомнить легко обо всем, что было.
И вспомнить легко, чего вовсе не было,
И вспомнить легко, чего было мало,
А было трудно: водки и хлеба
Населению не хватало.
Какбычегоневышлисты и прочие дурни
В литературе заботились лишь об одном:
Чтоб уровень стихов не превысил уровня
Хлебных, продуктовых и прочих норм.
Опять возвращаюсь все к той же теме,
А имя ее — война.
Все переменились и стали не те мы:
На фронте — потери, в тылу — потери,
А перед войной все только хотели,
Но плохо хотели, хотеть не умели.
Хотеть научил поучительный опыт,
И люди умеют, но только не могут…
Все стали хорошими, все стали плохими,
Должно быть, такими,
Какими
Должны быть.
Война грохочется,
Все еще ворочаясь,
Мне очень хочется,
Чтобы закончилась.
Станет тогда эдем на планете,
А не негодяев притон.
Верую больше всего на свете
В эти «тогда» и «потом».
Иногда говорят: тогда понастроим,
Будет черт знает что под окном;
А чего мы хотим, рассказал про нас кто им?
Нет! Мы прежде всего отдохнем!
Хорошо немчуру опрокинуть за Одер
И закончить военную нудь,
А потом даже тот, кто совсем не работал,
Должен прежде всего отдохнуть.
Зверства немцев взвесят на каких весах?
Не возникло таких гирь еще.
И увидит мир обидный для мира Версаль
Ради временного хорошо.
А история периодическая
Очень любит войны скелет,
Будет третья империалистическая
Через двадцать пять — двадцать семь лет.
Между датами войн спокойно
Подготовятся немцы к войне
И затеют новую бойню
С новым гитлером во главе.
Из-за вечной мировой дури
Будет третья мировая война;
Гораздо гениальней сидеть на стуле
И шандарахать что-нибудь из вина.
Бывали горечь и обида
И женщина, какую встретил.
А жажда жизни — это идол?
Нет! Так как идол — жажда смерти.
Все мысли, и чувства, и страсти
Мои пускай будут равны
Такому огромному счастью,
Которое после войны.
Огромное счастье далеко
И мне не дается оно.
Наклонная плоскость полога,
Но не пропаду все равно.
Устроим в мире мирово,
Товарищи Поэтограда,
Переименовывать его,
Переименовывать не надо.
Там жил поэт Глазков в годах
Сорок втором и сорок третьем
И о Поэтогородах
Бредил.
Конгениален был он трохи.
Но не воспел знамен кармин.
Его стихов за эти крохи
Бросать не надобно
В камин.
Он не печатался в журналах
И денег в прессе не стяжал,
И всякой всячины немало
Он о себе воображал.
А там, где огнива нива,
Люди бегут вперед
И погибают, ибо
Смерть города берет.
1943
