«О счастье не могло быть речи…» О счастье не могло быть речи, Когда, чтоб не страдать в плену, Народ страны взвалил на плечи Отечественную войну. Чтоб кумачовые знамена Зашелестели веселей, Погибло двадцать миллионов Отважных наших сыновей. Однако позабыв все беды И грусть четырехлетней тьмы, День исторической Победы Как счастье ощущаем мы! 1979 Фильм «Александр Невский» Шагали тевтоны Дорогой врагов — Вступали стотонно В поверженный Псков. Предатель Твердила Их в город впустил — Резвились верзилы У свежих могил. На поприще веском Наш князь Александр По прозвищу Невский Крушил их фасад. С умением русским Тот рыцарский сброд На озере Чудском Отправил под лед! Мне дни боевые Познать суждено, Когда я впервые Снимался в кино. Когда с дерзновенным Сражался врагом В году довоенном, В том тридцать восьмом. Вращался пропеллер, Вздымая метель, И вихри пропели: «Мы те ли, мы те ль? Из пыла и мела Мы веем слегка, А вьюга имела Снега да снега!..» Мне меч мой из древа Надежно служил — Направо, налево Ландскнехтов крушил. Разил их, взгляните, Как будто зимой, А солнце в зените Струило свой зной. Проворно и ловко Фанерой гремя, Массовка массовку Теснила, громя. Простой и высокий — Не нужен мне грим, — Я в русской массовке Служил рядовым. Привязан к телеге Твердила-злодей. Кричали коллеги: — Предателя бей! — Удары не слабли, Долбали всерьез — И капали капли Действительных слез. Ни в чем не повинный Страдал наш актер. — Полсотни накину! — Сказал режиссер. Тот вспомнил, рыдая, Жену и детей И снова удары Сносил, как злодей! Себя на экране Найти я не смог, Когда поле брани Смотрел как знаток. Себя было сложно Узнать со спины… Все сделал, что можно: Спасал честь страны. 1940–1978—1979 «Желаю стать таким опять…»
Желаю стать таким опять, Каким я был лет в двадцать пять, Когда сложил немного строк, Но бегать мог и прыгать мог. Мечтаю, впрочем, я о чем? Я не был лучшим силачом: С простуд чихал, от стужи дрог, Но драться мог, бороться мог. Себя счастливым не считал. Чего желал? О чем мечтал? Мечтал, что буду я велик, Желал издать десятки книг. О чем мечтал, того достиг, И с опозданием постиг, Что я неправильно мечтал И потому устал и стар. Творю печатную строку, Но бегать, прыгать не могу И стать желаю, как балда, Таким, каким я был тогда! 1979 Тутанхамона видел я в гробу Как редкостная птица марабу И как жуки степные — скарабеи, Он был людей сегодняшних глупее — Тутанхамона видел я в гробу! Позабывая важную борьбу, Он утолял тщеславие пустое: Хлестал придворных плетью золотою — Тутанхамона видел я в гробу! С печатью величавости на лбу Он золота имел посмертно много, Но выглядел напыщенно, убого — Тутанхамона видел я в гробу! Мои друзья, знакомые, коллеги, Живущие в двадцатом бурном веке, Зря не пеняйте на свою судьбу — Тутанхамона видел я в гробу! Наш век свою имеет похвальбу, Свои золотоносные распадки, И благородней наших дней порядки — Тутанхамона видел я в гробу! Емеля (Из детских воспоминаний) Снега растаяли в апреле, На север отступили валенки, — Бедняк воинственный Емеля Торчал на солнечной завалинке. Шел мужичок — у мужичка Емеля клянчил табачка, Сворачивал себе цигарку, Емеле времени не жалко. Вещал: — От праведных трудов Не будет каменных домов. — Емеле возражали бабы: — А ты б у собственной избы Давно прогнившие столбы Сменил на новые хотя бы! — Сменить столбы давно бы мог, Кабы всурьез не занемог, — Ответствовал Емеля. — Ксплотатор на моем хребте Поездил вволю в годы те, Хожу я еле-еле! — Емелюшка, подумай прежде, Чем говорить одно и то ж. Кто на тебе захочет ездить? Ты никуда не довезешь! — Не довезу. А был когда-то Резвее резвого коня! С того ослаб, что тот ксплотатор Все соки выжал из меня! — Нет! — возразила тетя Поля. — С тобою я училась в школе, Эксплуататор ни при чем. Всегда ты отличался ленью, Не знал таблицу умноженья, Единой книжки не прочел! — Да, к чтенью не имел влеченья, Тогда мне было не до чтенья, Учился я на медный грош, Не знал совсем обеспеченья, Жил без пирожных, без печенья, Бывало, хлеб один жуешь! — И мы, Емеля-пустомеля, Не больше твоего имели, Кутить не ездили в Москву! — Тогда подайте мне краюшку, Да молочка налейте кружку, Да кружку хлебного кваску! Вот так и жил Емеля праздно, Кто знает, может быть, напрасно, Хлеб клянчил, квас и самосад. Зимой, в году двадцать девятом, В своем домишке небогатом Емеля помер, говорят. 1979 |
