«Осторожно. Окрашено…» Осторожно. Окрашено — И не вешать приказов: Сумасшествие Гаршино Залегло, как проказа. На Помпеи Везувия Поднимается лава По местам, где безумие, Совершенство и слава. Ветер воется дующий В паруса несвободы. Чепуха. Я войду еще Под победные своды. 1939 «Арабы, арбы, рабы…» Арабы, арбы, рабы, Двугорбых верблюдов горбы Смешались в пустынной тоске И утонули в песке. А желтое небо там, Как желтого цвета раб… «На базаре что хочешь продам», — Говорит арабу араб. 1939 «Река текла в ожесточенье…» Река текла в ожесточенье, Транжиря облаков труды, Ее поспешное теченье — Сокрытый умысел воды. И не вникая в суть фразера, Что тратит воду, речь оря, Вода текла во все озера, А большей частию — в моря. Дано ей снова превращаться И в облака, и в снег пурги; Но я не буду возвращаться К тому, что было у реки. 1939 Подражание древним Ничего про женщину не надо ведать, Кроме имени. Остальное можно видеть Или трогать. Имя женщины — названье любви, А любовь — лишь чувство без названья. 1939 «Покуда карты не раскрыты…» Покуда карты не раскрыты, Играй в свои миры. И у разбитого корыта Найдешь конец игры. И, утомленный неборьбой, Посмотришь на ландшафт, И станешь пить с самим собой Стихи на брудершафт. 1939 Баллада Он вошел в распахнутой шубе, Какой-то сверток держал. Зуб его не стоял на зубе, Незнакомец дрожал. Потом заговорил отрывисто, быстро, Рукою по лбу провел, — Из глаз его посыпались искры И попадали на ковер. Ковер загорелся, и струйки огня Потекли по обоям вверх; Огонь оконные рамы обнял И высунулся за дверь. Незнакомец думал: гореть нам, жить ли? Решил вопрос в пользу «жить». Вынул из свертка огнетушитель И начал пожар тушить. Когда погасли последние вспышки Затухающих искр, Незнакомец сказал, что слишком Пустился на риск. Потом добавил: — Теперь мне жарко, Даже почти хорошо… — Головой поклонился, ногой отшаркал И незаметно ушел. 1939 «В созвездья линзами двоякими…»
В созвездья линзами двоякими Труба смотрела Галилея. В страну, открытую варягами, Плыла Колумба кораблея. В страну открытую, забытую — Таков удел любых Америк, А старый мир стал картой битою, Наивной картой Птоломея. 1939 «Эх, раскинулось да Запорожье…» Эх, раскинулось да Запорожье У Днепра. Люди уходили за Поволжье. Или я не прав? Наши предки шашками рубали, Налетая на невольничий базар: Плохо быть рабами Всяких там хазар. И скакали кони по долинам, По полям. Только плохо подчиняться мандаринам И сражаться даром за бояр. Это в непробудном этом детстве Я припоминаю, как во сне. Мир сиял, огромен и естествен, В жалкой исторической возне. 1939 «А школа мало мне дала…» А школа мало мне дала: Там обучали только фразам, А надо изучать дела Затем, чтоб развивался разум. Я был изгой и ротозей, О чем не сожалел нимало, Хоть, кроме нескольких друзей, Среда меня не понимала. Я был всамделишный изгой, Не умещающийся в эру, А в классе целый день доской Скрипят старательно по мелу. Мне было многое дано, Читать я мог бы Вальтер Скотта, Но пропрошли давным-давно Мои потерянные годы. Тогда я был еще дурак, Но я не знал, учившись в школе, Что, не куря еще табак, Нельзя писать стихов о море… Прошли года навстречу бедам, Я осознал, что не старьем Прекрасен мир, что быть поэтом Гораздо лучше, чем царем. 1940 |
