«Умирая под ураганным огнем…» Умирая Под ураганным огнем, Стучится в ворота рая Энский батальон. — Мы умерли честно и просто. Нам в рай возноситься пора.— Но их не пускает апостол, Они умоляют Петра: — Попы говорили всегда нам, Что если умрем на войне, То в царствии, господом данном, Мы будем счастливей вдвойне. А Петр отвечает: — Вот сводка. Там сказано вот как. Убит лишь один, Кто убит — проходи. — Мы все здесь убиты, и двери Ты райские нам распахни.— А Петр отвечает: — Не верю! Я выше солдатской брехни. Наверно, напились в таверне И лезете к небесам, А сводка — она достоверней, Ее генерал подписал. 1940 Себе Свои грехи преодолей, Как Эверест турист, И ты не протоиерей, А неофутурист. А в этом счастье и тоска, Но так и надо так. И прогремят стихи пускай Созвучьями атак. А фронда — это ерунда. Да сгинет пусть она. Иди туда, ведет куда Тебя твоя страна. А бога нет, и черта нет, И жизнь одна дана, Но если смерть придет, поэт, То смерть, как жизнь, одна. 1940 В Переделкине у Пастернака Весной 1941-го Он стал хвалить Шекспира и Толстого, Как песнопевцев самого простого, Самого в литературе дельного, Что не забудется в теченье лет. — В жизни, — он говорил, — лишь одни понедельники, А воскресений почти что нет. Никого не надо эпатировать, Пишите так, как будто для себя, И не важно, будут аплодировать Или от негодованья завопят. Впрочем, лучше вовсе не писать, А заниматься более достойными вещами, А поэзия — не детский сад — Посему и не хожу на совещанья. 31 мая 1941 г. «Как рыбы, золотые купола…» Как рыбы, золотые купола Плывут туда, где небо синевее, Из той страны, которая была, В такую даль, которая новее. Они плывут, как рыбы из былого, А мимо них, виденцев старины, Проходим мы, поэты-рыболовы И прочие рабочие страны. 1941 «Писатель Андрей Белый…»
Писатель Андрей Белый На Черном море бывал, И очень правильно делал, Что камешки собирал. Так, например, Гамлет, А до него Эдип, Не собирали камни, И кто-то из них погиб! 1941 «Ко мне отношение Невежд…» Ко мне отношение Невежд Зависит от ношения Мной тех или иных одежд; Но равнодушен я к болванцам И пребываю оборванцем. 1942 «Все очень просто, хоть и сложно…» Все очень просто, хоть и сложно, Но если слово лишь нетленно, То сам себя спрошу: как можно Писать стихи не ежедневно? И сам отвечу: жизни жаждой Слаганье назову. Но не могу писать день каждый, Ибо не каждый день живу. 1942 Лапоть Валялся лапоть на дороге, Как будто пьяный, И месяц осветил двурогий Бугры и ямы. А лапоть — это символ счастья, А счастье мимо Проходит, ибо счастье с честью Несовместимо. В пространстве, где валялся лапоть, Бродил с гитарой НН, любивший девок лапать, Развратник старый. НН любил читать Баркова И девок лапать, И как железная подкова Валялся лапоть. И как соломенная крыша, И листья в осень… То шел бродяга из Парижа И лапоть бросил. Под ним земные были недра, Он шел из плена. Бродяга был заклятый недруг Того НН-а. Была весна, и пели птички. НН стал шарить В карманах, где лежали спички, Чтоб лапоть жарить. И вспыхнул лапоть во мраке вечера, Подобный вольтовой дуге. Горел тот лапоть и отсвечивал На всем пространстве вдалеке. Какой-то придорожный камень Швырнув ногой, Бродяга вдруг пошел на пламень, То есть огонь. А лапоть, став огня основой, Сгорел, как Рим. Тогда схватил бродяга новый Кленовый клин. Непостижимо и мгновенно, Секунды в две, Ударил клином он НН-а По голове. Бить — способ старый, но не новый — По головам, И раскололся клин кленовый Напополам. Тогда пошел НН в атаку, На смертный бой, И начал ударять бродягу Он головой. Все в этом мире спор да битва, Вражда да ложь. НН зачем-то вынул бритву, Бродяга — нож. Они зарезали друг друга, Ну а потом Они пожмут друг другу руку На свете том. Поскачут также на конях, Вдвоем, не врозь, И вместе станут пить коньяк Небесных звезд. 1942 |
